– Прежде, чем я оглашу приговор, я хочу сказать вам, подсудимый Тютюгин Андрей Петрович, что в течении длительного времени мы, – он обвел рукой присутствующих в гостиной людей, – внимательно следили за вами, точнее за вашей жизнью. Мы видели ваши взлеты и падения, благородные дела и отвратительные поступки. Мы были свидетелями того, как вы неоднократно умышленно преступали закон, не останавливаясь ни перед чем, для решения своих вопросов, и то, что вы нам рассказали в этой, исключительно для вас созданной игре – игре в правосудие, – это только часть, очень малая часть того, что вы сделали в своей непутевой жизни. Вы жили не как христианин, ни как добропорядочный и законопослушный человек, хотя и работали на благо закона. О вас мы узнали от отца Феофана, – судья сделал короткую паузу и посмотрел на священника. – Отец Феофан, в миру Младенов Игорь Петрович, – тот самый мальчишка, которого вы тридцать лет назад искалечили до полусмерти, а выражаясь юридическим языком, причинили ему тяжкие телесные повреждения и потом, подсунув ему нож, ложно обвинили его в вооруженном нападении на вас с вытекающими из этого последствиями. Следователь, который вел это дело, за взятку сфабриковал доказательства, отмазав сына государственного чиновника, – вас, Андрей Петрович, обвинив в злостном хулиганстве другого человека – Младенова Игоря, чтобы уберечь вас от скамьи подсудимых за совершение тяжкого преступления. Я, к своему стыду и прискорбию председательствовал в этом судебном заседании и на основании представленных мне следственными органами материалов дела вынес обвинительный приговор – шесть лет лишения свободы! Должен сказать, это был суровый приговор. Суд был выездной, в городском клубе , открытый, где присутствовали различные высокопоставленные партийные чиновники, в том числе и ваш отец – секретарь партийной организации нашего района. Под давлением сверху и был провозглашен этот суровый приговор для еще не судимого парнишки. Обвинение поддерживал помощник прокурора местной прокуратуры, юрист второго класса Юдин Алексей Викторович, а защиту осуществлял, как вы уже, надеюсь, поняли, адвокат Гофман Лев Иосифович. Но даже пламенная защитительная речь адвоката не спасла подсудимого Младенова от ужасного, незаслуженного наказания. В то время партийные элиты имели большой вес, громаднейшие связи, а я, будучи молодым судьей, полным амбиции и тщеславия, желая показать себя серьезным вершителем правосудия и вынес Младенову этот приговор. – Башмаков замолчал, словно обдумывая каждое последующее слово; тяжело вздохнул и в тишине гостиной – зала судебных заседаний, – эхом повторился его тяжелый, свистящий выдох. – Я уже давно расплатился за этот свой поступок, хотя и был введен в обман вами, Андрей Петрович и следователем, расследовавшим это дело. Как были введены в обман прокурор и адвокат. В моей профессии это был первый и последний процесс, где я поддался чужому мнению и смалодушничал. Так вот, Младенов Игорь впервые попал на зону, где подвергался различным издевательствам и унижениям достоинства. Чтобы как-то выжить, он был представлен в блатные, которые обладали соответствующим иммунитетом от издевательств сокамерников и руководства колонии. Но он должен был жить по правилам зоны, беспрекословно выполнять воровские законы, соблюдать воровскую честь, то есть жить не так, как он жил раньше. В колонии у Игоря, перебитая вами, Андрей, рука, стала загнивать, образовалась гангрена и в тюремной больнице ее ампутировали почти до локтевого сустава…
Только сейчас, бросив тревожный взгляд на отца Феофана, молча, словно изваяние, стоявшего у стола рядом с потухшим камином, Андрей заметил, что его правая рука, обутая в черную нейлоновую перчатку, как-то неестественно вывернута кистью наружу, и он с ужасом понял, что это был протез.