Десять жизней Мариам

Я хотела спросить парня, откуда он и куда направляется, но не стала. Мне следовало накормить гостя, обработать раны и подготовить к следующей остановке в его путешествии. Когда, где и какой будет эта следующая остановка, меня совершенно не касалось и, скорее всего, не было известно ему. Впрочем, новоявленный мистер Джонсон без колебаний удовлетворил мое невысказанное любопытство.

– В Канаду направляюсь, миссус, – пояснил он. – Для кого-то там земля свободы, надеюсь, и для меня. Двоюродный брат нашел работу на ферме в Онтарио, недалеко от города Амхерстбург, туда и иду.

– До свидания, мистер Джонсон, – сказала я, прежде чем покинуть гостя. У меня сдавило горло, глаза наполнились слезами: что-то в этом парне такое было. В голову пришли слова Долли, и я добавила: – Ступай с Богом – Vaya con Dios. Иди с любыми богами, каких только сможешь найти.

* * *

По дороге домой он все никак не шел у меня из головы. Такой молодой, такой решительный. Как яростно сверкнул глазами, заявляя, что не станет брать фамилию своего бывшего хозяина. И как ярость сменилась огоньком надежды, когда он заговорил о Канаде и ферме, где будет работать. И жить.

Сколько лет Генри Джонсону? Восемнадцать? Двадцать? Где-то там, в мире, мои Илай и Седрах, почти ровесники ему. И Александру когда-нибудь исполнится восемнадцать или двадцать, если боги будут с ним. Если его не убьет изнурительная работа, не продадут вниз по реке в Луизиану рубить тростник, если он не подхватит легочную хворобу или еще какую-нибудь заразу, если не начнет прекословить белому человеку и не получит пулю в лоб, пытаясь постоять за себя, высказывая свое мнение и действуя по своему усмотрению. Мысленно я представляла, как растет и взрослеет мой мальчик, а он навсегда останется моим мальчиком, заберут его Расселы или нет.

Вот Александру пять лет, вот двенадцать, длинноногий и худой, голос ломается, скачет от высокого к низкому, вот… пятнадцать, шестнадцать… слишком рано повзрослел. Жаждет быть хозяином самому себе.

Я уже и не помню, скольким пробиравшимся на север, на запад или куда-либо еще за пределы Вирджинии помогла пересечь эти глухие края. Я видела следы ударов плетью, лечила лодыжки и запястья, истертые и кровоточащие от цепей, слышала истории об изнасилованиях, разлуках и смертях. Многих смертях. Жизни этих людей зависели от меня, а моя жизнь принадлежала им. Я ходила за ранеными, усталыми, больными и готовила мертвых в последний путь. А живых отправляла дальше с лучшим напутствием, какое было у меня на сердце. Но сейчас впервые за долгое время позволила себе задуматься, а не отправиться ли и мне в путешествие. Из-за Александра.

Какая жизнь ждет его здесь? Перси Рассел по натуре человек не жестокий, но у всех бывают тяжелые времена. Он заберет Александра и, рано или поздно, решит заработать на «славном негритянском парне»… И Маккалох… Годовалый Александр такой милый. Но вырастет ведь и перестанет быть милым… Почему так?

Сбежать? Обрести свободу для себя и мальчика путем, проложенным Долли и остальными? Пора? Если двинуться сейчас, придется нести его, но скоро, очень скоро мы окажемся в этой пещере, а потом направимся в Пенсильванию, или в Огайо, или, например, в Канаду, о которой говорил Генри Джонсон.

Эти мысли крутились в моей голове, пока я спускалась от пещеры по гребню скалы, а потом по тропе, ведущей к ручью. Теперь оставалось пройти вдоль его русла и, перевалив через холм, оказаться в дальней части земель Маккалоха. Уже на полпути к ручью я услыхала мужские голоса, собачий лай и очнулась от забытья, навалившегося на меня от размеренной ходьбы. Впереди мерцал ручей Лейси и разговаривали четверо мужчин. Все они приехали верхом, но двое сейчас спешились и стояли, держа лошадей в поводу. В подлеске рыскала большая собака. Одним из двоих был Маккалох.

Я резко остановилась, пошатнулась и чуть не соскользнула вниз по склону. Но удержалась, присела пониже и затаила дыхание, туго натянув на плечи шаль. Собака повернула голову в мою сторону и подняла морду к небу, принюхиваясь. Один из мужчин наклонился, погладил животное по голове и посмотрел вверх, пытаясь проследить за его взглядом. Но мое серо-коричневое платье сливалось с листвой, как шкурка кролика. Собака встала, заинтересовавшись чем-то на другом берегу ручья, и ее хозяин отвлекся. А я воспользовалась моментом, чтобы медленно выдохнуть страх и осторожно вдохнуть надежду. Сделать ничего было нельзя, только ждать.

И слушать.

– …Никакого права… – голос Маккалоха.

– …Закон и я поддерживаем это… – пронзительное кудахтанье охотника за беглыми рабами, которого прозвали кайнтукийцем.

– Ты чё, сбрался зыкон мне обыснять? Дык я и без тыбе зыконы знаю. А на своей зымле я и вовсе сам себе зыкон.

Собака поскребла землю задними лапами, а затем уставилась на хозяина. Странный пронзительный смех кайнтукийца взлетел вверх по хребту, а у меня по спине пробежал холодок.