Десятая невеста

   Перед весной солнышко светит ярко – и теперь, как нарочно, оно лупило мне прямо в лицо. Щуря заслезившиеся глаза, я приложила ладонь ко лбу. Белый, подбитый мехом плащ с пышным воротником… Обернись же, ну… Белая, точно снег, кожа, выбившаяся из-под шапки белая прядь…

   Наши глаза встретились, и я уже рванулась к нему, но…

   Нет. Его я приветствую, как полагается.

   Замирая, на каждом шагу боясь упасть от волнения, я подошла ближе, и осколковские расступились передо мной, давая дорогу.

   Встав прямо напротив Айю, я низко поклонилась и сказала:

   - Добро пожаловать в Белолесье. Приехали забрать должок, ваше величество?

ГЛАВА 25

- Когда ты догадалась? – спросил Камичиро.

   Мы сидели в на лавке в натопленной избе. За стеной хлопотала мать, готовя на стол – гремела посудой, и по всему жилью разливался запах пирогов. Задорка вился вокруг императора с того самого мига, как он у нас показался. Вот и сейчас лип к нему, разглядывая одежу с яркой чужеземной вышивкой, узорный пояс, но более всего – отделанные серебром кинжальные ножны. Айю вынул и спрятал кинжал, а ножны отстегнул и дал Задорке, и тот тут же принялся с ними играть.

   Когда же я догадалась?.. Должно быть, давно что-то чувствовала, только не давала себе отчета. Голос, прикосновения, то, как он говорил со мной, как смотрел и что делал... Но окончательно ясно мне все стало в тот миг, когда я заступилась за Камичиро перед осколковскими.

   С самого начала он защищал меня: от беды, от злых людей, от себя самого.

   Я сказала:

   - Когда поняла: как бы по-разному вы себя ни вели, какими бы разными людьми не казались, вы оба – и Айю, и Камичиро – одинаково ко мне относились.

   Чего хотел император? Теперь я ясно понимала это и, оглядываясь назад, видела, где нужно было искать ответ.

   Все, кто отвечал мне на этот вопрос, были правы, в том числе и я сама. Я только не додумала до конца и не догадалась все сопоставить.

   «Подумай, почему он выбрал Ферфетту», – сказал Веточка. «Император верит в сердечную склонность», – сказал Со Фу. Но, веривший в свое проклятье и отчаянно боявшийся кому-то навредить, Камичиро искал среди нас ту, которую жаль ему будет всего меньше. Расчетливую, с холодным сердцем, желавшую лишь власти и почестей. Вот почему он выбрал не ту, от взгляда которой быстрее забьется сердце, а ту, которая понравится меньше всех.

   «Однажды император убьет меня», - сказал Айю, страшившийся смерти, как любое существо на земле, но считавший, что должен сам себя и убить. Он разрывался между желанием жить и стать достойным правителем – и вечно преследующей его мыслью о том, что ему не место в этом мире.

   И оба они – и император, а Айю – хотели одного, того же, что и все на свете: чтобы их любили такими, какие они есть. Но Камичиро раз за разом разочаровывался в каждой, что приходила к нему, а Айю считал, что не имеет права быть любимым, ведь проклятье ляжет на ту, что будет рядом с ним.

   - Что же изменилось? – спросила я.

   Айю усмехнулся.

   - Одной девице из Белолесья удалось меня переубедить.

   Я все никак не могла привыкнуть к нему в императорском наряде, притом в собственном облике: Айю же вечно в черном ходил.

   - Как же ты преображался? В жизни ж не догадаешься!

   Он фыркнул.

   - Когда Брунгильда про покупные волосы ляпнула, я уж решил, что спалился.

   - А, точно! – вскрикнула я. – Накладные!

   Он закивал, и мы принялись хохотать. Задорка к нам присоединился, хотя не понял, конечно, ни слова. Я утерла слезы.

   - А глаза?

   - Прозрачные стекляшки вставные… ну, как скорлупки. У нас есть мастера, из самоцветов делают. Глаза только от них болят.

   Про цвет кожи я и сама догадалась: то же средство, что дали мне, когда я стала Ли Сан. Только зачем? Я сказала Камичиро: ты ведь и белый хорошенький. Он покачал головой:

   - У нас белая кожа у мужчины считается недостатком. Мужчина – воин, много времени проводит на воздухе. Император не может быть белокожим, как девушка.

   - А рыжиком почему?

   - У нас быть рыжим – добрая примета.

   Айю рассказал, как все случилось, мне же представилось это так.

   Ночь, Чиньянь, много лет назад.

   - Как же так, ваше величество, как же так, - причитает Со Фу. - Ведь сами знаете, закон…

   - Мой сын будет жить, - отрезает император. – Я уже потерял жену и не переживу потерю сына. Он останется жить и станет императором.

   - Но как же, ваше величество… Увидят же люди, что младенчик-то малахольный…

   - Не увидят, – твердо ответствует царь. – Мы его спрячем.

   - А слухи пойдут.

   - Не пойдут. Прежде был обычай: до трех лет не показывать никому наследника, чтоб не сглазили. Напомним, вернем.

   Проходит три года. Ночь. Старый император и Со Фу сидят друг напротив друга и чешут седые бороды.

   - Показать мальчонку надо бы, – указывает советник. – А то уж люди шепчутся, будто наследник больной, нехороший.

   Император вздыхает.

   - Уж давно показали бы. Но у него ж от этой мази все чешется. Не переносит он ее. Каждый вечер, как смоет, все тело огнем горит. Спать не может, криком кричит. Чего только ни пробовали. Ни одно лекарство не помогает.

   - А состав поменять?