Десятая невеста

   О Цзынь жутко разгневалась, и, когда Камичиро объявил отбор невест, явилась на состязания – отчасти потому, что истосковалась по Замочку и хотела увидеть его, отчасти из мести. Замуж за императора она, конечно, не собиралась, но бросившего ее возлюбленного хотела позлить. Вот о чем они вечно ночами препирались: любили друг друга и никак не могли договориться, быть им вместе или нет. Замочек считал, что не может отнимать у любимой то, что принадлежит ей по праву. А О Цзынь то говорила, что бросит все, чтобы быть рядом с ним, то снова начинала сомневаться: когда ты принцессой родилась, не можешь вот в один миг перестать ею быть. Ну и разлука сделала свое дело: сколько ночей О Цзынь не спала, терзаясь мыслью, не забыл ли ее Кумо, не готов ли полюбить кого-нибудь еще, можно только догадываться. Потому, заставая нас в укромных уголках или ловя наши с Замочком переглядки, она, конечно же, горела точно в огне.

   Некоторое время назад Кумо понял наконец: ему без нее не жить, и отправился в Страну Священного Лотоса, чтобы сказать ей об этом. Отец О Цзынь, не в силах видеть страдания дочери, пожаловал Замочку какое-то высокое звание. Ей не будет нужды отказываться от трона, и он станет мужем правительницы, не правя сам. Веточка сказал: Кумо никогда не стремился к власти, так что лучше выхода для них просто не может быть. Он сможет продолжать заниматься науками, как всегда и хотел, и станет для О Цзынь и супругом, и мудрым советником.

   Ворон, Огонек и Снежок воевали на границах. А Золотка женили; чиньяньские девки (посмеиваясь, поведал Веточка), погрузились по этому поводу в глубочайшую скорбь.

   А император некоторое время спустя после моего отъезда сделал две вещи: начал продавать приблуды, изготовленные на Сам Сунь, и объявился подданным в своем истинном виде.

   - Я все сама у него хотела спросить, как решился? – воскликнула я. – Ведь он же «проклятый»! Считается, что его нужно убить!

   - О… - Веточка усмехнулся. – Людей можно убедить в чем угодно.

   Не поверь Айю в то, что имеет право быть и жить таким, как он есть, скрываться б ему в запретной роще до конца жизни. Но наши беседы заронили в его душу зерно сомнения; из него появился росток решимости, который рос, рос и дал плоды. В конце концов, император и Айю были одним и тем же человеком, и если до сих пор небо не рухнуло на Чиньянь, не приключилось ни голода, ни войн, никаких иных горестей – то, может, и впрямь нет никакого проклятья?.. А после того, как Айю пришел к этому выводу сам, оставалось сделать так, чтобы то же самое сделали и другие.

   - А это, - сказал Веточка, – если знать как, легче легкого.

   Пустить слух, завести разговор в харчевне, подкинуть торговцам несколько книг на тему... Исподволь, потихоньку внушать: «укушенные демоном» никакие не проклятые, а такие же люди, как все, просто оклеветанные и оболганные.

   - Сочинить несколько трогательных историй… Поставить по ним представления – такие, чтобы люди рыдали от сочувствия. Несколько месяцев – и вот уже все верят совершенно не в то, во что верили раньше.

   - Ну вы даете! – сказала я. - Хитрецы.

   Веточка тонко улыбнулся.

   - Ты и представить себе не можешь, на что способны связи с общественностью.

***

Вернувшись домой перед закатом, я застала изумительнейшую картину. На завалинке, поджидая меня, сидел Айю, а его плотным кольцом обступили девки, и, не стесняясь, обсуждали в полный голос, до чего он миленький да пригожий. Каждая старалась обратить на себя его внимание, ещё миг – пух и перья полетят.

   Нет, ты глянь на этих негодниц! Айю, ни слова не понимавший из их болтовни, поднял на меня умоляющий взор, и меня точно молнией ударило. А ведь он и впрямь хорошенький! И как же я раньше-то этого не видела?! Да вот так, сама себе и ответила, видишь только, что белый весь, прочего же не замечаешь. А он-то – только держись. Скулы высокие, ресницы длинные, носик точеный, щечки – как лепесточки, ротик поцелуйкин и глаза как у лисы. Красота, да и только.

   - А ну брысь, кошки драные! – подступая, крикнула я. – Чего это вы тут устроили?

   Всякая девка в Белолесье знала, что кулачок у меня крепкий и меткий, и шутки со мною плохи, так что вся гурьба тут же бросилась врассыпную. Осталась одна Милава-шалава – наглая девка из тех, что считают себя лучше других и за словом в карман не лезут. Она не двинулась с места и с вызовом уставилась на меня:

   - А если не уйду, так что?

   Я, уперев руки в бока, раздула ноздри и прищурилась. Некоторое время мы сверлили друг друга злобными взглядами. На миг я будто оказалась в другом месте. Передо мной пронеслись видения. Звенят удила, гремят щиты, трубят рога. Кони храпят, взрывая копытами землю, мчатся навстречу друг другу закованные в латы рыцари… Только вместо ристалища – наш двор, а мы с Милавой, каждая оседлав порося, мутузим друг дружку скалками, воюя за право назвать Айю самым красивым на всем белом свете.

   Я невольно усмехнулась. Ну а что, почему бы и нет. Теперь я в чем-то понимала рыцарей. Когда в сердце горит любовь, ты за нее сражаешься.

***