Десятая невеста

   Оказывается, покуда мы зашивались вокруг императоров, рыжая воительница времени не теряла и поладила с местным кузнецом. Поджарый мужичок, тоже вдовый и с детьми, души в ней не чаял. Брунгильда сама во всем призналась и попросила снять ее с состязаний. Божественный не пожелал чинить препоны влюбленным сердцам, и счастливый жених уже искал в Шихао человека, который согласится сопроводить до Крайсветной Брунгильдиных деток.

   - Ты видела Камичиро? - жадно спросила я. – Какой он? Кто это?

   Брунгильда покачала головой.

   - Я передавала прошение через Со Фу. И так же получила ответ.

   Хоно сказал ей по секрету, что меня-таки собирались выгнать. И спасло только то, что Брунгильда попросила оставить меня вместо себя, добровольно отказавшись от места. Я крепко сжала ей руки.

   - Спасибо тебе!

   - Не стоит, – отмахнулась Брунгильда. - Я же все равно собиралась уходить. Главное, что император согласился. Выходит, – она подмигнула мне, – Камичиро не такой злой, как ты о нем думаешь?

   Я промолчала. Одно дело невест выбирать, а другое – ими питаться. Он, небось, самую аппетитную да нажористую из нас присматривает. Вот выберешь, а там можно уже и приступать к трапезе. Те-то прежние тоже не вдруг преставились. Гуляли тут, ели, пили. А потом – будьте любезны, добро пожаловать на стол к его золотому величеству.

***

Остаться я осталась, но от служанкиной работы меня покамест никто не освобождал. Так что я занялась привычными делами: выносила помои, мыла полы, готовила еду, обихаживала девок и завистливо наблюдала за тем, как они веселятся с императорами. Ворон, судя по всему, не мог забыть давешней обиды, и гонял меня так и сяк: зуб даю, он нарочно четырежды свое вино проливал. А на пятый раз и вовсе чуть не целиком облился и потребовал, чтоб я помогла ему переодеться, бесстыжая тварь. Он-то, конечно, делал это за загородочкой, а я лишь чистую одежу подавала, но, когда мы вернулись, я тут же поняла, для чего он это все провернул. «Переодевались, как же», – читалось на каждом лице. Я залилась краской, хотя мне стыдиться было нечего. Ворон же лоснился, как кот, дорвавшийся до сметаны – ясно, для чего он это затеял. Считал себя опозоренным, так осрамил меня десятикратно, да ещё показал: моя, что хочу с ней, то и делаю.

   Снежок почему-то ужасно озлился и сорвался с места, а пробегая мимо меня, нарочно задел, причем так, что я, упав, ушибла копчик, ободрала руку и щеку прикусила. Слезы навернулись мне на глаза, не столько от боли, сколь от обиды: я-то чем провинилась?..

   Потирая ушибленные места, я заняла свое место в ожидании, чего прикажут еще. Все расположились в просторной беседке: Веточка учил девок и императоров рисовать цветущие сливовые деревья.

   - …черный поглощает все цвета, – говорил Веточка, когда меня окликнула старшая и велела отнести травяного настою Со Фу во Двор Молитвенных Созерцаний, где мудрец обыкновенно проводил это время дня в размышлениях и покое.

   Я забрала на кухне настой и отправилась к советнику. Старичок сидел, скрестив ноги, на деревянном настиле под деревянным же навесом, и блаженно жмурился. При моем появлении открыл глаза, милостиво кивнул, а потом вдруг коротко вскрикнул, разинув рот, и перевел глаза куда-то вниз.

   Я бросилась к нему, уронив поднос, и успела заметить пеструю змейку, скользнувшую с настила в траву. Старичок завалился набок, дрожа и закатывая глаза. Я принялась трясти его и хлопать по щекам.

   - Дедушка, – звала я, - дедушка, очнись!

   Насилу сообразив, что делаю не то, я заставила себя собраться и приподняла полу его халата. Нога раздулась и отекла, а на коже алели две маленькие отметины.

   Стариковские конечности на вкус, конечно, не особо приятные, но что поделаешь. Была не была. Я зажмурилась и впилась в ногу Со Фу – раз, другой, отсасывая яд, сплевывая и повторяя снова и снова, покуда не закружилась голова. Решив, что довольно, взвалила старичка на закорки и потрусила с ним к дворцу, на ходу выкликая помощи.

   Последнее, что я помню – меня вырвало, и я повалилась на землю, увлекая за собой Со Фу.

***

Мне снилось, будто я вновь в невестиных покоях. Лежу в кровати. Ночь. Луна светит в распахнутое окно, заливая спальню мертвенным светом. На полу подле постели, опираясь локтями о ее край, сидит Айю. Густая серебристо-льняная челка прямыми прядями закрывает лоб. Стоит мне взглянуть на него, как он тут же отводит глаза. Я отчаянно желаю прикоснуться к нему, хочу взять его за руку (такая ли она теплая, как мне представляется?), но не в силах ни пошевелиться, ни что-то сказать – язык и тело не слушаются меня. Борюсь со сном, ведь каждый миг драгоценен – но стоит мне смежить веки на миг, и Айю исчезает, и все погружается в темноту…

***