Десятая заповедь

Но Николай почему-то был уверен в том, что его мальчишки ошиблись, и что тезка его давно в их городок не наведывался. По крайней мере, в тот субботний вечер его у матери не было. Ведь он их городишко и домом своим давно уже не считал. Что ему из того хилого домишки да нескольких соток огорода, на котором с утра до ночи не разгибалась его престарелая мать? Он и за ней-то, за матерью, не слишком то побивался, не то, чтобы за отцовским наследством. Наследством, которое требовало постоянного ухода.

Как же такой хиляк на подобный поступок отважится? Не может он в человека выстрелить. Кишка у него для того слишком тонка.

Именно это заключение о способностях земляка казалось Николаю наиболее убедительным. Не там надо было преступника искать. Не там!

Но какой-то внутренний голос настойчиво советовал ему таки съездить в город и самому все проверить. Да и дела некоторые уладить не помешало бы. Потому и поехал.

Скребкова долго искать не пришлось. Когда Николай подошел к конторе, он как раз курил возле входной двери, пытаясь очередной сигаретой пустить за дымом хотя бы несколько минут своего рабочего времени.

— Ого! Землячок нарисовался! — будто и вправду радуясь неожиданной встрече, поприветствовал Николая. — Каким это ветром тебя в наши края занесло? Может, снова с лесом помочь надо? Или в чем-то другом подсобить? Ты не стесняйся! Мы все можем.

Николая прямо передернуло от воспоминания о той «помощи» земляка. Хотя и тупой этот Скребков, как отслуживший свое валенок, но такой хитрый и загребущий, что пусть Бог милует. За обычное человеческое «спасибо» он даже глаз от своих бумаг не оторвет. А чтобы действительно помочь в чем-то — тем более. Ему, как цыганке, ручку позолотить надо. И чем больше той позолоты на его руке осядет, тем быстрее он крутиться станет. Куда обычная сонливость и денется!

— Да нет, спасибо! Лес мне не нужен. Ничего другого тоже. Имел здесь дела, и, дай, думаю, к тебе загляну. Может, тебе в чем-то помощь нужна? А то, говорят, бедствуете вы здесь, в большом городе, без нормальных харчей. Да и мать твоя жалуется, что домой не приезжаешь, ее не наведываешь.

— А тебе-то какое дело? Моя ведь мать, не твоя. Когда хочу, тогда и наведываюсь. А если не хочу, то и совсем не еду. Что мне в ваших болотах делать? Жабам дули давать, или яблоневым цветом любоваться? Я яблочки уже спелые люблю. Вот осенью и приеду. На счет харчей тоже нечего беспокоиться. В супермаркете все есть. Только бы денежки в кармане водились.

— Вот оно как! Мать на тебя жизнь положила, а ты даже домик ей подремонтировать не удосужишься? Грядки вскопать не поможешь?

— Ты за мать мою не переживай. Она и сама еще из сил не выбилась. И без меня все сделает. А надо будет — соседей позовет. Бутылку-другую выставит, то и огород вскопают, и хату подремонтируют. Теперь таких работничков — как навоза. Только пальцем помани, да бутылку покажи. Отбоя не будет. А мне оно зачем?

А глазки его, почему-то, так и бегают, так и бегают, на все стороны посматривая. Только от его, Николая, взгляда все время прячутся. Будто не с ним разговаривает его земляк, а за местными голубями наблюдает.

— Оно-то, может, и так, — подыгрывает ему Николай. — Но ведь и о самой матери забывать не гоже. Хотя бы раз в месяц наведывался.

— Вот еще, мне только твоих наставлений да нравоучений только и не хватало, — зло процедил сквозь зубы. — Баз них обойдусь как-нибудь. Я теперь по командировкам мотаюсь. Деньги государственные отрабатываю. Вот только несколько дней, как вернулся. Устал — дальше некуда. А тут еще ты со своими поучениями. Тоже мне, моралист нашелся! Будто мне больше некому морали читать…

— Куда же это ты так в командировки мотаешься, и что ты такое серьезное творишь, что так перетрудился?

— Куда ездил, то не твоего ума дело! Это — государственная тайна! Не тебе меня о ней расспрашивать. А то, смотри, в шпионы запишут…

И хлопнул дверью перед самым носом Николая, давая понять, что разговор окончен, и что больше общаться с ним бывший земляк не желает. Так как и вовсе не земляк он ему теперь, о так себе — недоразумение какое-то…

Такое высокомерие этого городского хлыща очень удивило Николая. Это же надо! Такое убогое и недалекое, а, поди ж ты, о государственных интересах печется! Так пыли в глаза напустил…

Кто-то другой, будучи на его месте, может, просто плюнул бы в сердцах, да и пошел бы по своим делам. Но Николай так поступить не мог. Довольно спокойный и уравновешенный, он тем разговором был настолько выведен из себя, что решил непременно довести задуманное до конца. Что бы там ни случилось! Может, хоть после того немного успокоится?

Потом, будто вспомнив о чем-то важном, улыбнулся про себя, и неспешно двинулся к ближайшему гастроному.

— Доброго дня, красавица! — улыбаясь, протянул шоколадку молоденькой секретарше. — Это, чтобы у вас сны сладкими были…

— А они у меня и так сладкие, — стрельнула в него глазками, невынужденно пряча подарок в ящик стола. — А Иван Иванович занят. Вам придется минут пятнадцать подождать…