Десятиглав, Или Подвиг Беспечности

Общение с прекрасным произвело на меня свое обычное действие в виде некоего сладкого беспокойства, переполняющего все мое существо и претворяющегося по выходе из храма искусства в желание выпить и закусить (впрочем, нам и без всяких возвышенных впечатлений давно следовало подкрепиться с дороги). Мы зашли в магазин и нагрузились различными припасами, в числе которых особо выделю фигурную бутыль водки "N-ская", выполненную в виде веселого карлика (впоследствии выяснилось, что это местный губернатор). Не успели мы, вернувшись, вступить в вестибюль гостиницы, как Евгений грозно обратился к девице за стойкой: "Ну что, приходил сантехник?" — "Нет", — вяло ответила та, устремляя на Степанцова покорный взгляд жертвенного животного. "А как вы вообще его вызываете? — поинтересовался Евгений. — У вас ведь наверняка есть такая тетрадочка для заявок, в которой вы пишете, где какая поломка случилась. Вот вы, к примеру, отошли чайку попить, а тут пришел сантехник, открыл тетрадочку и видит, что ему надо у нас бачок починить…" — "Есть тетрадочка?!" — гаркнул внезапно Степанцов с доброй улыбкой, характерной для тиранов и серийных убийц. "Да", — пролепетала девушка. Я перехватил ее косой взгляд и увидел общую тетрадь, на обложке которой было написано "Заявки сантехникам". Перегнувшись через стойку, я схватил тетрадь и сообщил девице: "Мы сейчас сами ему заявочку напишем".

Три поэта расселись в креслах у стоявшего в вестибюле журнального столика, затененного разросшимися фикусами и араукариями. От стойки доносилось бормотание Евгения: "Это же вам не плебеи какие-нибудь, — это артисты! Разве можно заставлять их жить среди миазмов? У них и так жизнь нелегкая, они за нас за всех душой болеют, — и за вас, между прочим, милая девушка, и за сантехника вашего! На износ живут, горят, можно сказать, с двух концов…" Тем временем я пролистал тетрадь до конца записей и подумал: "Вот дрянь, так ничего и не написала про нашу поломку. Ну ничего, мы это дело исправим". Я вывел крупными буквами на чистом листе: "Жалоба на сантехника" и, задумавшись на минуту, принялся затем бойко строчить. Друзья следили за тем, что я пишу:

              Уж лучше б я ребенком помер,
              Чем жить в убожестве таком!
              Какая пытка, если номер
              Снабжен поломанным бачком!
               Какой, скажите, это отдых,
              Коль надо вроде дурачка
              Плескаться в туалетных водах,
              Взяв на себя труды бачка?!

Следующее четверостишие продиктовал мне Григорьев:

              Мы чувствуем: сантехник рядом
              И с кем-то делает чок-чок,
              А номер переполнен смрадом
              И безмятежно спит бачок.

Я продолжал:

              В сегодняшних безмерных муках
              Сколь память прошлого горька
              О безмятежных сладких звуках
              Работающего бачка!
               Какая же потребна сила,
              Какой необходим толчок,
              Чтоб снова влага оросила
              Иссохший мертвенно бачок?

Задав на бумаге этот риторический вопрос, я выжидательно посмотрел на Степанцова, и тот заключил:

             Сантехник — небольшая птица,
            А вот уперся, как бычок,
            И мысль невольно зародится:
            Быть может, дать на коньячок?
             Похоже, здесь нельзя скупиться,
            И лишь с походом в кабачок
            Вода начнет, как прежде, литься,
            И он воскреснет, наш бачок!

Девица с которой беседовал Евгений, никак не реагировала на его слова и лишь продолжала с тупым вожделением рептилии таращиться на Степанцова. Однако тот, погрузившись в сочинение жалобы, не обращал на нее никакого внимания. Видимо, поэтому девица затаила злобу и гнусно оживилась при появлении в вестибюле милиционера, обходившего свою территорию. "А вон те, — мстительно заявила девица, — у меня тетрадь для заявок украли и что-то в ней пишут". "То есть как — "что-то"? — возмутился Евгений. — Жалобу пишут на вашего сантехника. Это, между прочим, люди не простые, а поэты из Москвы, но тут всем наплевать на их нужды…" "Так, почему хулиганите?" — сурово перебил Евгения милиционер. "И музыку заводят нехорошую", — добавила девица. Григорьев действительно включил магнитофон, который повсюду таскал с собой, и оттуда понеслись жизнерадостные куплеты:

                     Я парень активный,
                     Я вовсе не тюфяк,
                     Но иногда бывает,
                     В натуре, нестояк…