Десятилетие клеветы: Радиодневник писателя

Иногда при воспоминаниях о первых шагах в советскую литературу во второй половине пятидесятых всплывают в памяти ее тогдашние герои и антигерои, и среди них — огромная фигура Анатолия Софронова. В те времена он казался нам, литературным юнцам, олицетворением социалистического реализма. Однажды во время Московского фестиваля молодежи и студентов удалось пробраться на писательскую дискуссию в Доме ученых. Софронов отбивал атаки молодых польских литераторов. Да вы, я вижу, вообще против социализма — в один момент взревел он всей мощью своих соответствующих органов. Зал замер, ожидая ответа, но после ответа замер еще сильнее, как бы ожидая разгона. Ответ был таков: «Если вы идентифицируете социализм со сталинизмом, то тогда мы против социализма».

Удивительно, что и сейчас, тридцать лет спустя, речь в Советском Союзе, по сути дела, идет все о том же — являются ли социализм и сталинизм синонимами? Гусеничными, бронированными аргументами был раздавлен чехословацкий оппонент в 1968-м, милицейскими дубинками был разогнан десятимиллионный польский спорщик в 1981-м, а воз и ныне там — спор между бегемотоподобным сталинистом и юношей-антисталинистом продолжается. Что, по сути дела, происходит сейчас в СССР в ходе столь широко разрекламированной кампании за реконструкцию и гласность? При всем нежелании или, вернее, нерешительности назвать вещи своими именами, это все-таки не что иное, как борьба со сталинизмом, попытка проветрить страну от его удушающего смрада. Горбачеву иногда кажется, что дело зашло слишком далеко, и он тогда делает осторожные оговорки, — дескать, мы хоть и против злоупотреблений прошлого, но все-таки гордимся «каждым днем, прожитым нашей страной» (так было сказано на недавней встрече с редакторами газет и журналов), однако мы можем поверить в искренность его намерений только при том условии, если не будем верить в искренность оговорок. Страна должна признать, что в ее истории были дни полного позора, должна открыто назвать борьбу со сталинизмом как практической, так и философской сутью нынешнего исторического момента. Похоже на то, что альтернативы вообще нет; только твердо обозначив эту цель, можно еще рассчитывать на положительные результаты. Если, говоря о современном кризисе, не исходить из принципа, что социалистическая система сама по себе изначально порочна и враждебна человеческой натуре, а считать, что сталинизм не является социализмом, доведенным до совершенства — там сейчас как раз и стараются держаться этой позиции, — тогда надо признать и назвать беду сталинизмом и объявить главной целью общества борьбу с последствиями этой чертовщины во всех сферах жизни.

Во всех сферах жизни произошли глубочайшие, фундаментальные извращения, но если мы все-таки еще надеемся на обратимость этих процессов, нужно назвать их своими именами. Политическая жизнь страны была извращена еще до сталинизма уже самим фактом внедрения однопартийной системы, однако именно сталинизм довел это извращение до тупика, уничтожив всякую возможность инакомыслия и дискуссии внутри партии. Свернув нэп, навязав коллективизацию, сталинизм удалил из российской экономики человеческий элемент, и именно с этой проблемой приходится сейчас иметь дело горбачевскому руководству. Внедрением террора, а также всеобъемлющей системы стукачества и доносительства сталинизм нанес удар и по самому человеческому элементу, лишив людей не только частной инициативы, но и частной гордости, чувства собственного достоинства, извратив массу эстетических понятий, удручив страну на многие десятилетия — надеюсь, все-таки не навсегда — режимом внутренней глухомани и антитворчества.