Первой такой попыткой было создание группы писателей вокруг альманаха «Москва», в которую вошли самые талантливые, самые профессиональные писатели, стремящиеся к нравственному и художественному возрождению. Свирепость реакции идеологического аппарата на альманах «Москва» определялась не только содержанием этой коллекции, но и — а возможно, в первую очередь — страхом перед этой попыткой выделиться из состава монолитного и по-прежнему внутренне вполне сталинистского союза. Триумф сталинизма привел к новому укреплению СП, к новому «сплочению рядов», выразившемся в травле Бориса Пастернака, в которой вчерашние реформаторы, либералы, художественные новаторы приняли почти стопроцентное участие.
И все-таки эти попытки продолжались с большей или меньшей мерой робости. В начале шестидесятых годов возникла группа «Тарусские страницы», к середине шестидесятых можно было уже говорить и о существовании внутри союза хоть и не отчетливо оформленной, но довольно вызывающей «новой волны» вокруг журнала «Юность», группы правдоискателей вокруг «Нового мира» и противостоящей ей группы новосталинистов вокруг кочетовского «Октября». Выделение этих групп противоречило самой сути сталинского монолита СП СССР, и поэтому партия постоянно призывала к так называемой «консолидации», что и было полностью достигнуто к началу глухого брежневского пятнадцатилетия.
В последние десятилетия Союз писателей постоянно и неуклонно боролся за свою сталинистскую сущность, изгоняя из своих порядков писателей с независимыми голосами — Солженицына, Максимова, Галича, Войновича, Владимова, Корнилова, Чуковскую. Трудно не сказать здесь несколько слов о самом недавнем случае массового позора — кампании против группы альманаха «Метрополь». Из полусотни членов правления Московского отделения союза нашелся только один (между прочим, бывший цэкист Ал. Михайлов), предложивший не быть очень уж поспешными в объявлении В.Аксенова шпионом, а всего дела — акцией иностранной разведки. Зато на последовавших за заседанием правления партсобраниях таких смельчаков не нашлось совсем, и на общем собрании организации было проявлено сталинистское единодушие в осуждении «Метрополя» как «порнографии духа».
Один за другим на трибуну поднимались писатели — среди них немало и либеральных умов — и осуждали, осуждали, осуждали: ни у кого не нашлось ни одного слова в защиту. Эти люди, прекрасно знающие и трезво оценивающие позорное прошлое, не могли не понимать, что принимают участие еще в одном акте глумления коллектива над группой личностей; они совершили предательство, сохраняя, однако, верность не только духу, но и букве своего сталинистского Союза писателей.
Мало кто из писателей, включая и автора этих строк, вступая в союз, внимательно вчитывался в его устав, а ведь в уставе как раз и предусмотрено отступление от человеческих норм в пользу предательства во имя верности или, грубо говоря, «общей повязки». Кроме этой всеобщей повязки со всеми вытекающими из нее сталинизмом, маккиавеллизмом и всепоглощающим говнизмом, у Союза писателей в его нынешнем виде нет вообще никакого смысла. Чем занимается это огромное учреждение, занявшее целый городской квартал, распространившее свои отделы и подотделы, комиссии, секторы, секции по старинным особнякам романтического района Москвы и по современным пристройкам и даже прокопавшее подземный переход из бывшего особняка графов Волконских в бывший особняк графов Олсуфьевых, чтобы — не дай Бог! — генсека не прихватил гриппок, буде вдруг желание проведать первосека или окинуть взглядом трапезную, где вверенные его опеке писательские массы осторожно — чтобы не нарушить консолидации — общаются за обедом? Главная забота Союза писателей СССР, похоже, состоит в повсеместном набивании воздуха ватой, то есть в непрерывном внедрении по всем возрастным и жанровым категориям советской литературы удушающей казенщины, бессмысленной, пронизанной сталинистскими штампами ложнопатриотической болтовни и скуки. В этом состоит его регулярная деятельность — все эти запланированные загодя, на пятилетку вперед, конференции, декады, «писательские десанты», шефские мероприятия и прочий набор абракадабры. Особенно губительно действует эта атмосфера на молодые писательские поколения. Союз писателей, безусловно, несет большую долю ответственности за приглушение молодого литературного поколения всех семидесятых и половины восьмидесятых годов. Когда «гласность» и «перестройка» внезапно открыли горизонты, казалось, можно было бы ожидать нового «штурм-унд-дранга» со стороны молодежи, однако на поверку оказалось, что горизонты пусты, что молодежи почти нет и что главными активистами гласности оказываются все те же постаревшие «нововолнисты» шестидесятых годов или уцелевшие кое-где «новомирцы», или «деревенщики», ставшие публицистами национал-большевистского направления.