Десятое Блаженство (СИ)

— … Свидетелей ночного боя не осталось, но сган ницав… э-э… нынешний шеф-суперинтендант полиции Беэр-Шебы, а в то давнее время — сопливый курсант, легко реконструировал события. Караван попал в ловушку! Фидаины-таки перебили его охрану, но та дралась отчаянно и умело, и многих египтян забрала с собой. А потом… — Рута насмешливо улыбнулась. — Можно себе представить, до чего ж разозлился командир ДРГ, обнаружив в кузовах не ящики с золотом, а бочки с обыкновенной, как ему казалось, водой!

— Кстати, — усмехнулся Олег, — фидаины далеко не ушли — по пути в Газу их перехватил и пострелял израильский спецназ. А сегодня… Можно сказать, что история с нападением на мафиозный караван, что случилась сорок два года назад, наконец-то закончилась — мы нашли «караван-вожатого». Вильфрида Дерагази.

— Могу добавить, — разлепил я губы, — что его убило осколками гранаты из РПГ-2, а взрыв обрушил песок — и похоронил Дерагази.

— Собаке — собачья смерть, — тяжело упали Наташины слова.

[1] В сербском языке слово «товарищ» звучит, как «друг». «Друже» — это обращение в звательном падеже.

Глава 4

Среда, 26 марта. Поздний вечер

Израиль, окрестности Беэр-Шебы

— Хороший сюжет, — одобрительно кивнула Гребешкова, и добавила со смешной гордостью: — Я первая читаю Лёнины сценарии! Даже делаю пометки на полях… Да нет, ничего серьезного, просто правлю иногда речь персонажей. Вот, скажем, роль простой деревенской бабы — и вдруг она говорит академическим языком! Ну, не может же быть такого? Согласитесь!

— Соглашусь, — улыбнулся я, подбрасывая в костер пучок сухих веточек акации. Те разом вспыхнули, занялись, расширяя колеблющийся круг света — и сдвигая, уплотняя тьму.

Огонь горел и в самом лагере, и окрест — разбрелась киноэкспедиция, романтический настрой одолел…

Хотя причем тут романтика? Ближе к ночи стало реально холодно — пустыня остывает быстро. А живое пламя не только греет, но и манит, зачаровывает.

Люди тянулись к колыханью пляшущих протуберанчиков, так уж издревле повелось — у костра ночуешь без опасу, хищные твари стороной обходят «огненный цветок»…

— Знаю, интеллигенция морщится от местечковых выражений… — развивала свою тему Нина Павловна, зябко кутаясь в наброшенную на плечи куртку. — Ну, так в них же самый сок! Цветенье языка! Даль, почему-то, не стеснялся простой речи, а сейча-ас… — она обреченно повела кистью. — Как не откроешь нынешние словари — сплошной гербарий!

— Усушка и утруска, — хмыкнул я.

Тут дверца «штаб-салона» распахнулась, вытягивая длинный желтый отсвет, и жалобный голос Гайдая воззвал:

— Нинок!

Гребешкова тотчас же подхватилась, добродушно и чуть смущенно бурча:

— Ничего без меня не может… Иду-у!

Поворошив прогоревшие ветки, я осмотрелся, но моих девчонок не углядел. И отправился на поиски.

Больше всего народу собралось у притухшего костра, что разжигали между стоянкой и лагерем — «звезды» да «старлетки» пекли картошку. На белом фоне палаток я различил демонический силуэт Мсряна, осиянный зловещим багрецом тлеющих углей, и фасонистый профиль Самохиной. Кто-то бубнил:

— Раньше я смеялся над бабушкой — она свято верила в жизнь вечную и бессмертье души. А теперь я ей завидую…

— Да чему там завидовать? Тренькать на арфе и лицезреть лик Господа бабушке твоей все равно не доведется — и руки, и глаза останутся с бренным телом!

— А-а! Да не оттого зависть, что она в рай попадет, а я… хм… в другое место. Просто баба Тома не боялась смерти, и померла с улыбкой!

— А тебе страшно?

— А тебе?

— Еще как! Что ж ты хочешь… Небытие пугает!

— А я вот тоже верю… Немножко.

— Душа — это информация!

— Анечка, инфы без носителя не бывает!

— Здрасьте! А радиоволны?

— Так это и есть носитель!

— А-а… Ну, да, вообще-то…

— Ух, горяченькая!

— Да подожди ты, сырая ж еще!

— Норма-ально! Эх, маслица нету… Сейчас бы располовинить картошечку — и ломтик внутрь! М-м…

— Да ты у нас гурман!

— А то…

Обойдя дружную компанию, я перевалил песчаный холм, шелестевший пучками иссохшей травы, и улыбнулся — у небольшого трепещущего костерка сидела Наташа. Слабое пламя то высвечивало красивое лицо, то нагоняло на него тень.

Подкравшись, я опустил руки на плечи Талии. Подруга даже не вздрогнула, лишь прикрыла ладонями мои пальцы.

— Грустим? — я присел рядом на округлый, словно окатанный в реке камень, ноздреватый и все еще отдававший накопленное за день тепло.

— Чуточку, — Наташа легонько приткнулась к моему плечу. — Дерагази… Это было так неожиданно… Изя обметал мумию, а я весь процесс на камеру снимала, как только не выронила… — длинно вздохнув, она сокрушенно покачала головой. — О, как же я хотела встретить этого мерзавца раньше — и выговориться, выкричаться! А теперь… А что теперь? Всё уже… Зато в душе столько мути поднялось, и никак не осядет…

Мой вздох был полон непритворного сочувствия — знаю, как оно бывает по жизни. По двум жизням…

Я обнял Наташу за плечи, вглядываясь в потемки. Хамсин, вроде, утих над Беэр-Шебой — зловредная пыльца рассеялась помаленьку, и проглянули звезды.