Десятый десяток. Проза 2016–2020

Но не оплакивайте утрат, смотрите вперед, повторяйте, как мантру – все испытания, даже жертвы, которых потребует ваша профессия, будут оправданны: главная книга стоит не только затраченных сил – не жаль даже тех невозвратных лет, которые на нее ушли.

22

Когда, наконец, я уразумел, что «маленькая повесть» и есть тот самый мой настоящий жанр, и больше того – мой дом, моя крепость, я отказался от новых поисков. И даже не помышлял ни об эпосе, ни о театре, в котором провел столько успешных и шумных лет, изведал столько головокружений.

Я убедился, что в этих пределах, строго очерченных границах, я обрету свою соразмерность, умерю свою подростковую прыть, выведу несколько стоящих строчек.

И станет мне окончательно ясно, зачем я так долго живу на земле, зачем посягаю на чье-то место.

23

Не надо думать, что я не чувствовал, не видел, как невесело в мире, который исходит из права силы.

Не только видел, но сознавал, что мне не дано его исправить. Я глубоко уважал писателей, стремившихся его изменить, но сам я не ощущал желания ринуться на штурм твердыни.

Я был готов на честную исповедь, но не на трубный призыв трибуна.

24

Как совместить огонь и лед. Тревожную бессонницу духа и правила хорошего вкуса? Воспламенившийся темперамент и безупречное чувство меры? И есть ли правильные ответы?

Возможно, они нам и не нужны. У каждой работы есть секреты, и творчество вправе иметь свои. Иной раз неведенье нам во благо.

А как зарождается эта дрожь, невнятный шелест, оживший образ, вечерний город, свет фонаря, девочка в своем постоянном, единственном платье, и где этот Окленд, и сколько еще дрожащих огней, то они гаснут, то снова вспыхнут, и все эти светлячки во тьме вдруг стягиваются в один пучок, в чьи-то неразличимые лица, чьи-то невнятные голоса, и все это вместе и есть твоя жизнь, ты перелистываешь ее, как эти исчерканные странички, и сколько их ты засеял буквами, и сколько снова перепахал, никак не поставишь последнюю точку!

25

Но пусть судьба расщедрилась, отмерила непозволительно долгий срок, что значат все твои долгие годы рядом с течением времен, бесповоротно перелопативших и поглотивших столько миллениумов?

Нельзя остановить хоть на миг этот ревущий обвал веков, на малую малость замедлить мелькание бестрепетно уходящих минут, что с этим делать и что мы можем?

И все же, зачем-то мы водим перышком по белой бумаге, день изо дня, зачем-то вколачиваем в нее все, что однажды в себя впустили, все, что запомнили, даже и то, чего и не хотели запомнить.

Литература – это память.

26

И в первую очередь – память души.

Мои кочевья, мои дороги, встречи, прощания, новые лица – само собою, все было впрок и сослужило добрую службу, и все же, все же, если случились славные стоящие находки, если явились свежие мысли, – место рождения было все тем же – письменный стол и старое кресло.

Предвижу, что много будет охотников оспорить и высмеять это признание.

Имеют право. Согласен с ними. На диспуты не осталось времени.

27

Идут составы, стучат колеса, поют дорожную-молодежную: «До свиданья, девушки, по вагонам, девушки, вот уже прощальный гудок…»

Много звучало в те кочевые мобилизованные годы славных мелодий, соединявших оптимистическую браваду и точно дозированную лирику – они слетали с эстрад и экранов, струились из радиотарелок, неслись, как перелетные птицы. То ли глушили тревожное чувство, то ли просили и завораживали: «Вашим светом, девушки, вашей лаской, девушки, согревайте Дальний Восток…» Лишь вам по силам такое чудо – наполнить женским своим теплом пустынные, выстуженные края. Зато непременно и непреложно встретите там свою судьбу, свое заветное девичье счастье.

Немало было сложено песен в те гулкие предвоенные дни, и независимо от намерений искусных авторов хмурое время окрасило их в свой тревожный цвет.

И высветило их беспощадные и завораживающие черты.

А мы, уцелевшие старожилы, седые дети распятого века, и те, кто пришел сменить караул, поныне не можем ни разобраться в самих себе, ни понять назначения многострадальной родной страны.

Жить своим прошлым она не может, даже стараясь его раскрасить.

Но отчего так упрямо хочет прошлым заслониться от будущего, но отчего ей так жизненно важно сделать сакральным свой пыточный ад, кровавый морок, колючую проволоку – этого мне понять не дано.

Причин, предрешивших гибель империи, было немало, но час ее про́бил, когда окончательно изошла, рухнула в бездну ее идея.

28

В коммуносоветские времена в ходу были разнообразные сборища, симпозиумы и семинары, исходной задачей которых было скреплять, подпитывать и цементировать союз нерушимый наших республик.

В какое-то полукурортное место (обычно на исходе весны, когда оно еще малолюдно) скликали молодых литераторов – впрочем, на годы не обращали излишне пристального внимания. Нередко приезжали солидные, отягощенные возрастом люди.

На роль литературного гуру организаторы приглашали писателя из столицы державы.

Несколько раз и мне привелось исполнить обязанности мэтра.