Если уж говорить начистоту, наш брак не во всем был удачным. К моей величайшей печали, у меня нет детей…
Эйнсли смотрел на нее, слушал ее речь, и ему оставалось только гадать, много ли времени ушло у нее на подготовку этого шоу. Неискушенная публика вполне могла бы подумать, что она импровизировала, но у Эйнсли были на этот счет большие сомнения. Ему даже показалось, что она считывает текст с “телесуфлера”. А что? В конце концов, она – полновластная хозяйка канала.
– Я должна сделать еще одно заявление, – продолжала Фелиция. – Я хочу сказать, что вся вина за случившееся лежит на мне и ни на ком другом. Один из наших слуг настоятельно советовал мне не делать того, на что я решилась. Я совершила ошибку, не вняв его здравому совету, поэтому мне в особенности хотелось бы обезопасить этого человека…
– Ходдсворт сорвался с нашего крючка, – пробормотал Родригес.
– Я не знаю, – продолжала Фелиция, – какие проблемы, реальные или мнимые, заставили моего мужа покончить счеты с жизнью…
– Все ты знаешь! – не сдержался Родригес. Но Эйнсли уже отвернулся от экрана.
– Мы попусту теряем здесь время, – сказал он. – Поехали.
Когда они покидали дом, вдогонку им несся голос Фелиции Даваналь.
Вернувшись к себе в отдел, Эйнсли сразу же позвонил Кэрзону Ноулзу.
– Да, я имел удовольствие созерцать спектакль, который устроила эта дама, – сказал прокурор в ответ на вопрос детектива. – Актрисе такого могучего дарования впору получать “Оскара”. Лицемерка…
– Вы думаете, все так это воспримут?
– Ни в коем случае! Только циничные работники прокуратуры да легавые. А все остальные будут лишь восхищаться ее благородной откровенностью – королевский блеск истинных Даваналей…
– Мы можем возбудить против нее дело?
– Ты, конечно, шутишь.
– Почему?
– А ты сам подумай, Малколм. У тебя против нее только дача ложных показаний и воспрепятствование следствию. И то, и другое – сравнительно незначительные правонарушения. Добавь к этому, что она – Даваналь и способна нанять лучших адвокатов страны. Ни один прокурор не возьмется за такое обвинение. И если ты думаешь, что я один такой трус, то спешу сообщить: я успел посоветоваться с Адель Монтесино. Она разделяет мое мнение.
– Так мы и Холдсворта должны будем отпустить?
– А как же? Никто не должен усомниться, что в Америке богатые и бедные равны перед законом. Пусть тоже гуляет. Я отменю ордер на арест.
– По-моему, вы не очень-то верите в американскую систему правосудия, господин советник юстиции?
– Да, я заразился недугом скептицизма, Малколм. Если услышишь, что изобрели средство от этой напасти, дай знать немедленно…
Казалось бы, на этом можно было поставить точку в деле Мэддокс-Даваналя, если бы не два постскриптума.
Первым из них стало телефонное сообщение на автоответчике Эйнсли с просьбой позвонить Бет Эмбри. Ведь Эйнсли сдержал слово: Бет знала подробности расследования. Тем не менее ни словечка за ее подписью не появилось пока в газетах. Почему? – с этого вопроса он начал телефонный разговор с ней.
– Потому что раньше я была рисковой журналисткой, а теперь потеряла кураж, – поведала она. – Начни я с самоубийства Байрона, пришлось бы вскрыть его связи с преступным миром, карточные долги и прочее. А значит, дошла бы очередь и до имени девушки, которая от него понесла. Она славная, и ей это совершенно ни к чему. Кстати, я хотела бы тебя с нею познакомить.
– Но ты согласна, что Фелиция лгала, когда уверяла, что причины самоубийства Байрона ей не известны?
– Что для Фелиции ложь, а что правда? Ты, например, знаешь? А я скажу… Только то, что ей на данный момент выгодно. Поговорим лучше о той девочке. У нее, между прочим, есть адвокат. Да ты ее знаешь! Это Лайза Кейн.
– Знаю. – Эйнсли симпатизировал Кейн. Молодая да ранняя, она часто защищала людей в суде совершенно бесплатно. Причем яростно отстаивала интересы тех, кто не мог оплатить ее услуги.
– Ты сможешь встретиться с ней завтра? – спросила Бет Эмбри.
Эйнсли сказал, что сможет.
Лайзе Кейн было тридцать три года, но она выглядела на десять лет моложе, а порой и вовсе походила на совсем юную первокурсницу колледжа: короткие рыжие волосы, румяное личико херувима без всяких следов косметики. На встречу с Эйнсли она приехала в джинсах и футболке.
Местом их свидания стал подъезд обшарпанного трехэтажного многоквартирного дома в Либерти-сити, печально известном своей криминогенностыо районе Майами. Чтобы добраться туда, Эйнсли взял в гараже машину без полицейской маркировки. Лайза приехала на стареньком “фольксвагене-жуке”.
– Сам не пойму, зачем я сюда приехал, – сказал Эйнсли и покривил душой: он отлично знал, что его привело на эту встречу любопытство.
– Моей клиентке и мне нужен совет, сержант, – сразу перешла к делу Лайза. – Бет сказала, что вы можете его дать.