Детектив и политика 1990 №4(8)

Прямо про нас песня. Женя — "Уже", а я — "Почти". Так было и с отъездом в Израиль. Ну какие они нам братья, эти черные? Ты только послушай их музыку. А я уже привык и к музыке, и к черным, и к белым. Привык к жаре, ивриту, восточной лени, ежедневному напряжению радионовостей, Пуриму и Песаху, партийным склокам и политическим скандалам, всеобщей крикливости, перченой еде, разноязыким иммигрантам, религиозным соседям, зимним дождям и государственному гимну с его задунайской мелодией. Вот только к апельсинам не привык. Когда они созревают, у меня начинается аллергия от этого запаха, который висит над Страной Израиля три месяца. И все-таки, если бы я оказался сейчас в Канаде или в Америке и увидел во сне пардес[33] рядом с нашим домом, я бы, наверно, умер с тоски по нему.

Я встал со стула и прижался к воротам.

…Ты решил?..

Да, я решил. Я решил! Я решил! Я решил!

— Ты чего тут бормочешь? — неожиданно окликает меня Шуки. — Молишься, что ли?

С ним пришел Цион.

— Слушай, Арье, — предлагает Шуки, — бросаем жребий!

— На что?

— Шауль звонил, — объясняет Цион. — Один из нас троих получает отпуск. Вместо Субботы.

— На сколько?

— На сутки. Завтра ехать — послезавтра вернуться.

Шуки возбужденно хлопает в ладоши.

— Бросаем? Ну, что ты, домой не хочешь?

— Давай!

Шуки отрывает три клочка бумаги, перечеркивает один из них крестом, скатывает три шарика и бросает их в свою шапку.

— Тяни!

— Пусть Цион тянет! — отодвигаюсь я.

Цион улыбается и запускает pyкy в шапку. Шуки грызет ноготь, пока тот разворачивает бумажку.

— Ну, есть?

— Нет!

— Теперь ты! — Шуки сует мне шапку. Два белых шарика едва различимы в лунном свете. Левый или правый? Левый!

Шуки глазеет, приоткрыв рот, а я нарочно медлю. Тогда он не выдерживает и хватает оставшийся шарик. Мы разворачиваем их почти одновременно и смотрим друг на друга.

— Есть!

Шуки разочарованно вздыхает, а Цион хлопает меня по плечу.

— С женой повидаешься!

По шоссе проходят несколько трайлеров. На их платформах выступают бесформенные горбы зачехленных танков.

— К учениям готовятся, — сообщает Цион. — Вчера в столовой говорили.

И, как бы отзываясь на его слова, из темноты пустыни доносится отдаленный грохот, накатывающийся мерными волнами прилива.

Цион зевает.

— Вон, уже поехали. Приятного дежурства тебе.

— Спокойной ночи, Цион.

Пустыня преобразилась. Она больше не походила на неподвижное мертвое тело. Из тайных укрытий выползли грозные стальные чудища. Их рык отдавался эхом, которое то ударяло в барабанные перепонки, то уходило куда-то за горизонт. Бесшумно взлетели две белые ракеты и на мгновение повисли, как две маленькие луны, осветив вдалеке широкое пространство между холмами. Сразу же донесся гулкий звук первого выстрела, и снаряд красной ниткой рассек темноту. Казалось, невидимый дирижер взмахнул палочкой, и в ответ грянула могучая симфония войны: загрохотали гусеницы, заухали танковые орудия, началась атака. Снаряды чиркали, как спички, и красные рубцы еще дотлевали в темноте какую-то тысячную долю секунды. Время от времени взлетали ракеты — теперь уже желтые, волоча за собой распатланные хвосты. Замолчали перепуганные сверчки, притихли беспокойные ночные птицы. Гул и грохот уходили в песок, и земля начала подрагивать под ногами. Танков не было видно, и это зрелище походило на кинофильм, в котором вдруг пропало изображение и остался только звук. К полуночи все затихло, и на шоссе снова засуетились работяги-трайлеры.

Со стороны базы затарахтел мотор. Авраам, который вышел меня сменять, встревоженно обернулся.

— Начальство чешет. Сейчас проверку устроит.

У спуска к палатке мотор заглох. Послышался громкий женский смех, и строгий голос спросил:

— Где часовой?

Я двинулся к цистерне, предоставив Аврааму объясняться. На заднем сиденье "джипа" устроились двое младших офицеров, а между ними — девушка-военнослужащая. Лица ее не было видно. Тихо бормотала рация. Удочки двух антенн расскачивались от ветра. Третий офицер вылез из-за баранки и подошел к Аврааму.

— Пароль на сегодня знаешь?

— Чего?

— Пароль?

— Какой пароль?

— Хватит дурака валять! Не знаешь! Расстегни патронташ. Сколько у тебя обойм есть? Где жетон?

Офицер присмотрелся.

— А где твой автомат?

— Да я только встал!

— Садись в машину — поедешь с нами на базу!

— Чего это я поеду? — вскинулся Авраам. — Я сейчас дежурить должен!

— Он подежурит, — кивнул офицер в мою сторону.

— Да ты что! — не выдержал я. — Я только сменился.

— Заткнись, понял? Пароль знаешь?

— "Костюм на Пурим".

— В порядке. Кто у вас старший?

— Цвика.

— Какой Цвика?

— Сержант Цвика Бергер.

— Разбуди его!

— А он…

— Ну?

— Он… на базе крутится.

— Что? В двенадцать ночи? Ладно, с ним я завтра поговорю. Ты! — крикнул он Аврааму. — Садись в машину быстро!

— Да куда он сядет! — недовольно прогудели с заднего сиденья.

— Толстяк какой! — хихикнула девушка.

— Потеснитесь! — отрезал дежурный и завел мотор.

Я проторчал у ворот еще час, пока не приехал наш пикап. Из кабины вылез Цвика, а в кузове зашевелился кто-то еще.

— Кто это с тобой? — поинтересовался я.

— Рути!