Детектив и политика 1990 №5(9)

— Ленк, — спросил Алексей, — отвезем журналиста в аэропорт?

В ответ она громыхнула посудой на кухне.

— В нашем распоряжении еще час, — подсчитал Переслени, глянув на часы. — Кофе выпьешь? Отлично… Во-первых, я не люблю опаздывать, во-вторых, гнать. Но то, что во-первых, не люблю еще больше, чем то, что во-вторых. Шутка!

Мы сели за журнальный столик. Из кухни вкусно пахло бразильским кофе. Переслени закурил, и тлевшая крошка табака упала ему на штаны. Соорудив пинцет из ногтей указательного и большого пальцев, он удалил пепел с аккуратностью хирурга, оперирующего на человеческом мозге.

За окном сверкнуло, словно кто-то сфотографировал нас при помощи вспышки. Через несколько мгновений где-то на западе Сан-Франциско ухнула гаубица.

— Как услышу гром, — Переслени прикрыл окно, — сразу же перед глазами Афганистан.

Пошел дождь, и несколько брызг упало мне за шиворот.

— Завтра на работу? — спросил я.

— Да, — ответил он. — Встану, как обычно, в шесть утра. Дорога занимает сорок минут: хожу пешком. К семи должен быть на месте.

— Где?

— В ресторане "На все времена" — "Фор ол сизенс". Я ведь повар. Очень люблю готовить. Мои хозяева — неплохие люди…

Почему-то резануло словосочетание "мои хозяева". Быть может, потому, что никогда за двадцать семь лет своей жизни я не произносил этих слов. (Моим хозяином был не конкретный человек, а система.) И сделаю все, чтобы не произнести в будущем. Гигантский смысл скрыт в этом словосочетании. С определенной точки зрения — смысл многого из того, что происходило на земле на протяжении всей человеческой истории.

Переслени вернулся из кухни с кофейником в руках. Присев на диван, он стал разливать дымящийся кофе по чашкам. Я с нетерпением ждал, что он скажет дальше. Он молчал, а перед моими глазами вставали и кружились, словно в калейдоскопе Брюстера, тысячи лиц людей, умерших и еще живущих, жаждавших власти и мести, революций, переворотов, светлого будущего для миллионов людей, готовых погибнуть за онтологический аргумент, видевших абсурд жизни, но не веривших в него, принимавших его не как печальный и безысходный вывод, но как исходную точку и потому сосланных, повешенных, расстрелянных, замученных или же (если повезло) захвативших власть и оказавшихся в положении тех, кого надлежит свергать…

— …Мне нравится работать у них, — продолжал Переслени, потягивая кофе, — но я и сам хочу быть шефом. Я уже почти шеф. Поверь мне! Если бы я сейчас жил в СССР, уже давно был бы шефом. И это не пустые мечты. У меня есть знания и хватка. Я пробьюсь — увидишь! Приезжай через пять лет — я буду всесильным миллионером. Сейчас необходимо поднакопить денег — тогда можно будет самому открыть ресторанчик. А потом — целую сеть, а?!

— Я искренне желаю тебе успеха.

— Ведь как хорошо, как хорошо, что мама в детстве научила меня готовить! Какая она у меня умница!.. Так что я заработаю. Обязательно заработаю много денег. Уже сейчас у меня приличная зарплата. Вдобавок мы трясем время от времени еврейские лавки…

— Алексей, мне пора.

— Погоди, мы довезем тебя — Ленка гоняет быстрее звука.

Я достал из кармана письмо и положил его на стол.

— Это от дяди, — сказал я.

Он ловким движением вскрыл конверт, принялся читать. Глаза его забегали из стороны в сторону. Я сделал несколько больших глотков кофе, теперь уже остывшего и не обжигавшего рот. Алексей сложил письмо, скользнув ногтем по сгибу.

— Что-то, — медленно и хмуро сказал он, — дядя стал шибко политикой увлекаться. Газеты, понимаешь, цитирует… Скажи честно — ему надиктовали?

— Юрий Сергеевич писал то, что ты сейчас прочитал, при мне. И никто не заставлял его это делать.

Удостоверившись, что дверь на кухню плотно закрыта, я протянул Переслени бумажку, на которой шариковой ручкой был написан телефон Ирины.

— Ты в своем письме к матери просил сообщить адрес Ирины, но Маргарита Сергеевна адреса не помнит. Она дала мне вот этот телефон. Я звонил, но не застал Ирину дома — она где-то отдыхала.

— Тебе дали этот телефон в КГБ, — холодно постановил Переслени. — Я-то уж знаю. Ты сам-то капитан или уже майора получил?

— Вот это да! — хлопнул себя ладонью по щеке прокурор, когда мы подходили к КПП. — Запугали же, черти, парня! Значит, так и спросил — капитан ты или уже майор?!

— Так и спросил, — улыбнулся я.

— А ты сообщил ему, что его родная мать полагает, будто он пишет ей письма под диктовку ЦРУ? — спросил прокурор.

— Нет, — ответил я. — Сын и мать доведены шпиономанией почти до помешательства. К чему было подбрасывать дрова и в без того полыхавший костер?

— Зря, — сказал прокурор. — Следовало сообщить… Так что же ты все-таки ему ответил?

— Если один человек убежден в том, что второй человек — верблюд, второму бывает очень трудно доказать обратное, — ответил я.

Переслени поглядел на меня исподлобья.

— Впрочем, — сказал он, — мне все равно, кто ты — гебист или журналист. В любом случае приятно поговорить с человеком, приехавшим оттуда.

— Если не хочешь брать телефон, давай его обратно.