Детектив и политика. 1990. Выпуск 5

— А? Алло! — Татьяна смутилась. — А а-ха-почему по телефону, Гоша? — тихо спросила она. — Ты когда улетаешь?

— Да? Или нет?

— Я…

— Да или нет?

До Георгия долетело ее взволнованное дыхание.

— Ты… Да… — неслышно сдалась она.

— Да… — Георгий словно попробовал слово на вкус. — А ты разве любишь меня?

— Что? — она очень удивилась. — Как ты сказал? Георгий помолчал, подождал, и повесил трубку.

43

В местечке Пхан Мун Чжом что на границе с Южной Кореей, есть приземистый прямоугольный дом — последнее общее достояние расколотой нации. Он расположен в демилитаризованной зоне, демаркационная линия делит дом пополам.

Почти все пространство внутри занимает стол, он не избежал участи дома: белая линия равнодушно рассекает плоскость на две части — стол переговоров. В углах — четыре вооруженных воина. Тихо.

Снаружи в обе стороны от дома бежит бетонный бордюр — с полметра высотою. Перед домом — каменистый майдан, куда высаживают туристов. Дальше — волнистые плантации женьшеня, крытые от солнца низкими тростниковыми навесами, и еще дальше — понурые крестьянские чи-би, колючая проволока и вышки погранзаставы.

А на той стороне, через буераки и низкорослый кустарник, метрах в трехстах — первые доты.

Жаркой весною 1987 года здесь случилось событие, коротко переданное агентством ЦТАК так:

"Восьмого марта в районе Пхан Мун Чжом иностранный турист случайно пересек демаркационную линию, что послужило южно-корейской стороне поводом для вооруженного инцидента. Марионеточный режим Ро Дэ У, при пособничестве американского империализма…"

А вот как передавал случившееся Шнурко, сердце подфака.

— Сволочь, — сказал Шнурко. — Приходит такой тихий, я еще в посольстве, это, сижу… у себя в кабинете, — уточнил он. — Нет, вообще-то он хорошо работал, но не как я — квелый немного такой весь чего-то, без души. А как в нашей работе без души? Да. Поехали, он мне говорит, на экскурсию, там ткачихи по ВЦСПС движутся на границу, ну, место историческое, недорого стоит. Как же это я, а? Зубы мне по дороге заговаривал, как ты говорит, Шура, относишься к проблеме отчуждения? Я,'говорит, уже у первого отпросился, только одного, мол, не пускают — вдвоем только. Чтобы было контроль и наблюдение — правильно.

Да, ткачихи, это, по полянке так разбрелись, и два офицера государственной безопасности Кореи за ними ходят, а один вот тут пограничник в форме стоит… — он показал, как стоит пограничник. — Беда. Да, он еще фотоаппарат имел "Зенит", с таким, знаешь, объективом толстым. И вот. Сними, говорит, на фоне буржуев хоть бы раз в жизни, и улыбнулся неплохо. Я аппарат взял, а он к барьеру медленно так близко подошел, повернулся и ждет, ну, невеселый. А еще у меня мысль, что близко слишком возле барьера, да, думаю, эх! Ладно — для фото можно. Ну, стоим так возле барьера друг напротив друга. У него — улыбка чудная. И он вдруг говорит — вот тут я не понял, — он говорит с усмешечкой типа: "Ну-с, садиться!" или "Сходиться!" — я не понял. Я говорю: "Чего?" А он как-то дернулся, вроде раздраженный, ну, он же ненормальный. Да. Ну, я и навел. Смотрю в это… в этот… ну, в окошко — его нету, мать честная! Я сразу все понял. Стою это — и опустить боюсь, весь обмерши, ну, думаю, все. Тут он говорит — ты, говорит, крышку-то сними, шутник, е-мое, тьфу-ты! Гад.

Ну, я крышку снял, конечно, опять навел — стоит, бледный… А красивый был, черт… Ведь правда? Чего уж теперь… М-да. Ну, щелкаю, он не щелкает, "чего-то не щелкает", — говорю. А он: ты там, это, говорит, перемотку покрути чего-то, я кручу вроде, шкура продажная, у меня и в мыслях… Тут слышу — крик. Беда. Я голову поднял — я даже не понял сразу — идет. Медленно так, руки кверху поднятые, кино, ну. И, главное, кричит, слышь, а чего кричит — не могу до сих пор понять, даже я понять не могу — русское или корейское, хотя у меня ж знаешь, четыре по языку, даже и пять было, ну, когда Петрович заболел. Потом, веришь, выстрел сзади — это по нему наши из пистолета Макарова, я даже не понял… Будто бы это мультик идет, и еще выстрел… наши корейцы или уже оттуда? Не помню. Помню — ткачихи западали, я тоже, как учили, упал — и откатываюсь, упал — и откатываюсь. Только вижу боком, что из безопасности один медленно падает, а второй на колене и с двух рук по Гоге… А первый ме-едленно так грохается — кино, ну. Ну, тут его быстро, и второго… то есть, это уже третьего — пограничника — тот только пистолет выхватил — будто в челюсть попали — голова так резко — вот так! — Шнурко показал как, — вот так назад — веришь? — там у них снайперы, что ли? А потом уже крупнокалиберный с нашей, это уж после, и с ихней тоже — война, знаешь? А Гога, еще я видел, как подошел к первому доту — руки вверх совсем вытянул — как по струнке весь на носочках вытянулся, я даже думал — попали, и — вниз куда-то, будто в воду, счастливый… Предатель. А ткачихи — живые, все из ВЦСПС, только грязные, а я так вообще… сволочь, еле отстирался…

44