Детектив и политика. 1990. Выпуск 5

— Не мохай, — сказал Шамиль вечером, едва переступив порог. — Где ты лазишь, бля, с утра ищу. Дед же его терпеть не может, папашку, те повезло, я договорился. На той неделе дед — у ректора. И поедешь в свою зашуганную Корею, я деду сказал, по-человечески, чтобы пятна не осталось — надо послать. Ему это — два пальца обмочить, бля, страна чудес…

— Спасибо, Шамик, — вяло ответил Георгий.

Поздно вечером, в бессмысленной, опустевшей мансарде он вглядывался в себя — и мало-помалу лицо разрасталось, совпадая то с ласковым Барановичем, то приплюсовывался Бэбэ, обрастало подробностями, проглянул дядя Женя — с глазами Уткина, и египтянин ректор; затесался нежданно справа отец Татьяны и сверху дед Шамиля с окладистой бородою Маркса, вновь Хурцилава и даже Эльвирка — все те, люди по другую сторону стола, — куда стремился все четыре года учебы, жаждал изо всей силы… И все это был теперь он — с той стороны, вот и оказался лицом к лицу, как странно…

Со смешанным чувством неприязни и удивления, придирчиво разглядывал он себя — блестящего будущего. Каким рисовался маме, отчиму, первокурснику Середе. Чтобы наступило: по небрежному мановению его пальца — шлеп! Еще движение — шлеп! И нету Георгия.

42

Никто не знает, о чем раздумывал Середа, уехав наутро в Черкассы. Но только близкие в Черкассах — не узнавали Гошу.

Его совсем не задело известие о том, как референт Шамилева деда ездил к ректору, после чего в ректорат вызывали ''скорую" (новости преданно доносил по телефону живучий Сашулька). И что его звезда, звезда Георгия Середы, вновь взвилась на небосклоне института. Взвилась куда как выше против прежнего. Потому что замять такое, такую историю, знал институт, в силах не каждый.

Но что-то сломалось внутри Георгия. Ему словно перебили хребет.

Безропотно помогал чинить сарай, ходил в магазин и по воду, а так — все приглядывался будто к городку, словно только вот сейчас открылись глаза на родную жизнь.

Лишь Сашулькино извещение о том, что распределен на практику в Пхеньян вместе с Шнурко, а Хериков, видать, отказался ("Куда отказался? — безразлично подумал Георгий. — Идиот. У него же выговор за зачетку".) — Только это известие, казалось, оживило и странно встревожило Георгия.

Сухо сообщил новость родителям, прислушиваясь к звуку собственных слов и все пытаясь вычислить тревогу.

Холодно выдержал взрыв эмоций, посоветовал отчиму принимать по утрам прохладный душ, отчим, с слезами на глазах, кивнул и высморкался в мамин клетчатый платок.

За месяц от отъезда Георгий явился в Москву оформлять документы.

Брезгливо окинул взглядом мансарду, закрыл дверь. "Ну, вот и Москва", — подумал он, вдохнул мишурный с пылью запах — и защемило сердце. Он опустился на тахту с чемоданом в руках, с совершенно "новэньким" чемоданом — как и было обещано три с половиной года назад. Нервничая, набрал номер Шамиля.

— Это я, — негромко сказал он.

— А!.. Ха, здорово! — узнал Шамиль, — ну, как сам? Как там? Але! Ну, ты в курсе? Але, ты рад? Ч-черт, да что с телефоном, Томка!

— Привет, — сказал Георгий.

— Куда ты пропадаешь, блин!? Ну, как вообще? Оформляешься? — Шамиль, кажется, испытывал неловкость.

— Нормально.

Георгий ждал, сам не зная чего.

— Ага, — сказал Шамиль, — а ты перемохал, видишь? Дед— молодец! Тамарка так переживала, ага. Ну, ты не пропадай. Давай звони к выходным — хата будет. Слышь? Ну, пока.

В институте никого не замечал, не здоровался — Словно они все провинились. "Коне-ечно", — осторожно шептал по углам друг-Оприченко, — с такими связями — и я бы… Хрен бы я с вами здоровался…"

Татьяна подошла в институте сама. Никого не стесняясь.

— Гоша, — сказала она проникновенно, — Гоша, ты меня а-ха-простил? Ну, за тогда, на мансарде? — она знакомо поправила волосы. Я знаю, это ты из-за меня а-ха-напился там и в милицию… Но ты сам виноват, — она подняла голову, — и это тебя а-ха-бог наказал с милицией, я сглазила… У меня же… ну, ты знаешь, — она натянуто улыбнулась.

Георгий тоже в ответ спокойно улыбнулся.

— Но с такими связями… — ободрившись, сказала Татьяна и оглянулась, — тут, знаешь ли, ни глаз, ни бог… А что же ты все плакался?

Георгий, прищурясь, смотрел на нее и кивал головой. "Неужели? — думал он. — Боже мой!"

— Танюш, — он даже взял ее руку в свои. — Пожалуйста, этот месяц не будем видеться. Мне нужно принять решение.

— Решение? Правда, Гоша?

Георгий от неожиданности прикрыл глаза. Татьяна пожала руку и, тоже прикрыв глаза, закивала в знак согласия. Георгий бережно высвободился.

— Я позвоню перед отъездом, — твердо сказал он.

Оформление, как назло, происходило без единого сбоя: из всех окошечек смотрели уважительно, декан Фицын просил заходить без стеснения, если что… с анкетами там… вот домашний телефон. Баранович цветистым эвфемизмом вдруг дал понять, что есть мнение… что можно бы' и в партию… если, конечно, Георгию сейчас удобно, и вообще… не возражает. Георгий безучастно кивал им всем. Увидев однажды в коридоре Шамиля, свернул в сторону.

Он позвонил в последний день.

— Таня, — сказал он. — Да, это я. Таня, выходи-за-меня-замуж.