Детектив и политика. 1990. Выпуск 5

— Проблема в том, что большинство пленных моджахед-динов уже расстреляны. — Гейлани опять помолчал. — Если вы скажете, как вернуть им жизнь, я, быть может, смогу ответить на ваш вопрос. Давайте подождем и поглядим, как пойдут дела в Афганистане. Могу вам гарантировать, что вашим солдатам будет сохранена жизнь. Никто сегодня не хочет вымещать на них злобу… Вы должны понять, что произошло страшное надругательство над моей страной. Выросло целое поколение людей, которые ничего, кроме войны, не знают и не видели. Они умеют только воевать. Вспомните знаменитые афганские ковры, которыми славилась моя страна. Еще десять лет назад люди вышивали на них пирамиды и верблюдов. Но сегодня — лишь танки, боевые самолеты и бомбардировщики. Вот что произошло с моей страной! Как много образованных людей — истинных носителей афганской культуры — погибло или покинуло пределы родины. Уехавших надо возвращать, но куда? В полуразрушенную страну? Необходимо отстроить Афганистан, и мы надеемся на помощь. В том числе и вашу. Придется заново приучать людей к миру, к смыслу демократии. А это труд на десятилетия.

Гейлани говорил самозабвенно, глядя поверх меня и Фатимы. Неожиданно он опять перешел на английский.

— Не могу понять, — спросил он сам себя вслух, — и возвращаюсь к этому вопросу опять и опять: как могла великая держава поверить посулам и заверениям нескольких людей? Как она могла пойти у них на поводу, предварительно не взвесив все "за" и "против"? Ведь политика строится не на обещаниях, а на реальной информации. Вон гляньте-ка на него…

Гейлани указал на мальчика лет пятнадцати, тихо вошедшего в комнату. Одет он был в просторную, почти до колен рубаху и широкие тонкой светлой материи штаны. Когда мальчик подошел ближе, я увидел детское изуродованное лицо.

— У него, — Фатима чуть потеснилась на диване, дав мальчику возможность сесть, — уничтожена вся семья.

— Но вы, — Гейлани встал, — вряд ли сможете ему объяснить, ради чего это было нужно…

Вчетвером — мальчик, Гейлани, Фатима и я — мы медленно направились к выходу.

— Вы… — Гейлани вскинул вверх глаза, словно следя за полетом удаляющейся бабочки. — Вы… пришли к нам в тяжелый для нас час. Это так. Но ведь каждый час на земле — горький или счастливый — велик по-своему. Прощайте.

Я вышел на улицу и медленно побрел вдоль Гайд-парк Тауэрс. Я чувствовал в теле усталость, как после бега на длинную дистанцию. Вечер плавно, словно черный зонтик, опускался на Лондон. Ничего особенного не случилось в тот предрождественский стылый день: как и вчера, в парках слышался детский смех и мягкий перезвон бокалов в ресторанах.

Просто я понял, что постарел еще на один год жизни.

IX

— Всего вам! — сказал я и крепко пожал руку Ан…енко.

— Да мы расстаемся ненадолго, — он спрятал в усах улыбку, — еще на Саланге повидаемся.

Механик-водитель утопил акселератор, и наш БТР с ревом попер в гору. Часов через пять, если не помешают заторы, мы планировали оказаться на Саланге.

Броня уверенно карабкалась по льду все выше и выше. Облака, еще два часа назад казавшиеся недосягаемыми, теперь безмятежно лежали слева и справа от нас. Январский свет солнца едва пробивался сквозь них. Снег теперь был везде — лежал на дороге, кружился в воздухе, засыпал скалы, пролезал за шиворот, старательно залеплял триплексы машин, бесконечной извилистой линией тянувшихся к перевалу. Миллионы снежных тонн молчаливо лежали на горных кручах, грозя лавинами и обвалами уходящей на север армии.

Солдаты ехали, облепив сверху своими телами боевые машины и бронетранспортеры, забитые изнутри разной всячиной. Они кутались в одеяла, защищались от ветра матрацами, по самый нос натягивали бежевые шерстяные шапочки. Из-за сорокапроцентной нехватки кислорода люди вовсю работали легкими, но надышаться не могли. Грузовые машины ревели вовсю двигателями, однако с каждой новой сотней метров подъема скорость безнадежно падала. Зажигалки и спички не хотели гореть, и приходилось изводить по полкоробка на одну сигарету. От четырехкилометровой высоты слегка кружилась голова, ноги были ватными.

Слева и справа от дорожного серпантина проплывали сторожевые заставы. Многие из них были обнесены рядами колючей проволоки вплетенными в них порожними консервными банками. Когда налетал ветер, банки недовольно позвякивали. А эхо разносило этот консервный перезвон далеко окрест.

Время от времени мы тормозили у очередной заставы, нам давали перекусить и выпить водки. Она горячила кровь, поднимала настроение и глушила чувство опасности, без которого ехать по тем местам было легче: казалось, ты сбрасывал с плеч целую тонну груза. На иных заставах предлагали посмотреть видеофильм с Брюсом Ли или Сильвестром Сталлоне в главной роли. Начало боевика ты видел на одной заставе, продолжение — на второй, а концовку — на следующей.