Детектив и политика 1991 №1(11)

Бодеников кажется удовлетворенным. Всем наливают минеральной воды. Затем Бодеников выходит и возвращается с энергичного вида женщиной, которая несет кофе и водку. Пока вокруг покрытого зеленым сукном стола царит непринужденная обстановка, я изучаю присутствующих. Бодеников: низкорослый и толстый, в нейлоновой рубашке, галстуке западного производства и в костюме, который он, похоже, не снимает даже на ночь; нечесаные волосы, руки, как у шахтера, с коричневыми от никотина кончиками пальцев и грязными ногтями; красное, обветренное, плохо выбритое и покрытое угрями лицо. Двое сидящих рядом с ним коллег — примерно такого же типа, с некоторыми незначительными вариациями, но вот третий заметно от них отличается. Он не сутулится и не ерзает, а сидит прямо и спокойно, положив на стол белые, сильные руки с ухоженными ногтями. На нем шелковая рубашка, простой черный галстук и безукоризненно чистый костюм. Просачивающийся сквозь грязные окна солнечный свет поблескивает в его рыжеватых волосах и глубоко посаженных глазах и освещает широкую переносицу и хорошо очерченные губы с волевыми складками: лицо человека сильного и наделенного живым воображением. Это полковник Олег Пеньковский.

Пока пьют водку, я стараюсь рассмотреть и запомнить остальных, но самый примечательный среди них — полковник Пеньковский.

Завершая нашу встречу, Бодеников говорит, что доложит о моих предложениях руководству Комитета. Два дня спустя меня снова приглашают в тот же кабинет, но на сей раз приходится подниматься по лестнице — лифт сломан. Несколько запыхавшись, я оказываюсь в обществе двух высокопоставленных работников: Гвишиани — председателя Комитета, имеющего прямую телефонную связь с Хрущевым, и его заместителя Левина. Оба расплываются в улыбках. Гвишиани говорит, что одобряет мою инициативу и готов принять нашу делегацию. Приносят водку: "За советские товары!" — "За английские товары!" — "За англо-советскую торговлю!" — "За успех работы делегации!" Затем оба начальника удаляются, и на сцену выходят прежние участники, с которыми я приступаю к обсуждению деталей.

По возвращении в Лондон меня подробнейшим образом расспросили о моих визитах в Комитет. Кто присутствовал на этих встречах? Их имена? Наружность? Передо мной разложили множество фотографий. Кое-кого я опознал. А это кто? А вот этот? А этот?

— Это полковник Пеньковский.

— Кто, вы говорите?

— Олег Пеньковский.

В фотографию уперся палец:

— Вот ваш человек, Гревил!

Теперь начинался новый этап. Меня наконец посвятили в суть дела и проинформировали обо всем, что было известно о Пеньковском: курсант Киевского артиллерийского училища в 1939 году, боевые заслуги на Украинском фронте, назначение заместителем военного атташе в Анкаре в 1955 году, обстоятельства перехода в ГРУ — военную разведку, окончание в 1959 году Военно-инженерной артиллерийской академии имени Дзержинского в Москве и последнее назначение, связанное с Комитетом по науке и технике, в 1960 году. Именно это назначение и сделало возможным наше знакомство. Теперь я понял удивительную прозорливость организаторов операции, которые готовили меня к ней все эти годы и точно среагировали, как только представилась возможность действовать. Есть такая организация, которая называется "Комитет по науке и технике"… — вновь зазвучал в моих ушах голос Джеймса…

Я поспешно связался с руководством моих фирм и сообщил им — на этот раз в соответствии с действительностью, — что Москва ждет их представителей. Поначалу все восемь фирм выразили сомнения, но потом, под влиянием моих обнадеживающих заверений о реальных перспективах заключения крупных контрактов, все-таки согласились. Состав и сроки работы делегации, в которую вошли в среднем по два представителя от каждой фирмы, были согласованы; вылетев в Москву за пять дней до прибытия делегации, я узнал, что встречать ее должен полковник Пеньковский.

Задание мое было очень простое: никаких попыток сделать первый шаг, ни малейших намеков Пеньковскому на то, что я чего-то жду от него. Впрочем, не было исключено, что ожидать ничего и не следовало. Однако с первой же нашей встречи с глазу на глаз я почувствовал, что Лондон прав. Впечатление было такое, словно настраиваешь радиоприемник: еще много помех, но что-то уже прорывается. Я заметил, что во время деловых встреч, в присутствии своих коллег, Пеньковский был замкнут и строг, но в те редкие минуты, когда мы оставались с ним одни, он немного расслаблялся: спрашивал о моей жизни в Англии, о моей семье, о прошлом — теплые, дружеские вопросы. Иногда он смотрел на меня очень пристально и, казалось — а может быть, я ошибался? — что-то неторопливо и тщательно взвешивал.