— Хочешь, чтобы я ее кой-куда упрятал на время? — сказал я. — Так я говорю?
— Точно, — сказал он. — Ева живет в Иерусалиме. Вот пусть там, где живет, и ходит в город. Ездить на автобусе в Тель-Авив и ловить здесь клиентов — штука не хитрая, не запретишь ведь влюбиться в девушку и пойти с ней в гостиницу. Так ведь?
— Натурально, — сказал я. — Увы, в моем возрасте самое приятное в любви жратва. Так что на эту тему говорить со мной бесполезно.
— Вот-вот, — сказал он, словно не слыша меня. — К такой девушке не придерешься. А она потом как ни в чем не бывало возвращается в Иерусалим, где никто или почти никто ничего об этом не знает, и строит из себя порядочную. А что делать нашим девушкам? Тем, которые ходят здесь?
— На хрен мне сдались ваши девушки, — сказал я. — В этом мире все хотят трахаться. Кое-кто останется и на вашу долю.
— Ты не прав, милок, — сказал он. — Зря ты так думаешь. Вот ты, например, в прошлом году пять месяцев работал на стройке, не имея разрешения на работу, и ведь никто тебе и слова не сказал, хотя все об этом знали. Почему ты бросил работу?
Я протянул к нему правую ладонь; в 1944 году в нее угодила пуля и выхватила часть кости, а потом я еще сломал руку в этом самом месте. Я не могу ни сжать кулак, ни поднимать тяжести; и вот сейчас он держал своей сильной горячей рукой мою ладонь и внимательно ее разглядывал.
— Тебе нужна легкая работа, — сказал он.
— Спасибо за участие, — сказал я.
— Я тебе помогу, — сказал он.
— Мне поможет Ева, — возразил я. — А у ваших баб появится время, чтобы соскрести отпечатки с задниц.
Он положил руку мне на плечо.
— Ева ничем не отличается от них, — сказал он. — Все они поначалу были такими. Она-то думает, что в один прекрасный день встретит простофилю, который на ней женится, возьмет заработанные ею деньги и ни о чем не вспомнит. Но вот ты, например, ты ведь не из этой категории, верно я говорю? Ты ведь на ней не женишься и жить с ней вместе не будешь, а значит, гроша ломаного от нее не увидишь. Не твое это дело. Бросай, хватит с тебя.
Он снова положил руку мне на плечо.
— Никому неохота быть сутенером, — сказал он. — Но стоит разок поскользнуться, так всю жизнь на заднице и проедешь. Говорю, бросай. Ты поможешь мне с Евой, а я дам тебе денег, хватит на пару месяцев. А за это время, глядишь, работу подыщешь. Бросай, прошу тебя.
Глаза у него были припухшие, тяжелые, он глядел на меня и улыбался.
— А ведь я даю тебе шанс, — сказал он. — Что ты, что другой — мне все равно. Для меня это всякий сделает. Только я вижу, что тебе больше всех нужно. Ты еще можешь найти что то свое, свой хлеб есть. Ну а Ева все равно ходить здесь не будет.
— Что вы ей сделаете? — спросил я.
— Да так, — сказал он. — Что-нибудь сделаем. Что потребуется, то и сделаем. Но тебе с этого уже ничего не обломится.
Он тяжело двинулся прочь; вообще он был тяжелый, вялый, но выглядел человеком порядочным. Наверное, была у него жена и ребенок, и, наверное, когда-то его сбили с ног, и с тех пор он так и не оклемался.
— Загляни как-нибудь вечерком, — сказал он. — Выпьем, развлечемся. А хочешь, пойдем в кино.
Он вдруг беспомощно признался:
— Ох, я люблю кино. Больше всего на свете. Ладно, надумаешь, приходи, — сказал он. — Я обычно сижу в том кафе.
Он махнул рукой в сторону моря.
— Спроси Бен-Ами, а если меня не будет, подожди немного.
— И не жаль тебе Еву? — спросил я, чтобы слегка его подразнить. — Такая молодая, такая красивая девушка, а ты хочешь упрятать ее в кутузку. Неужто тебе не жалко?
Он склонился надо мной; его выдох был крепче пива и табака. Но это был выдох здорового человека.
— Жалко, — ответил он. — Жалко. Даже больше, чем тебе. Ты ведь не сутенер. Для тебя это так, на раз. А для меня — на всю жизнь.
Он вышел. Я подождал часок или немного побольше, но Ева так и не появилась. Показывая официанту на пустую бутылку из-под пива, я сказал, что жена, как придет, заплатит, и официант успокаивающе махнул рукой, как бы давая понять, что всё в кафе к моим услугам. Я любил бывать в этой забегаловке, восемь месяцев назад я тут познакомился с Евой. Как сейчас помню: она сидела за столиком у музыкального автомата, а я — здесь, на террасе. Я знал, что она проститутка, но все равно она мне ужасно нравилась. У меня в кармане не было и двух фунтов, но я решил попытать счастья и подошел к ней.
— Пойдем со мной, — сказал я.
— Куда ты хочешь пойти?
— Не знаю. Наверное, в гостиницу.
— А за номер заплатишь?
— Нет, — сказал я. — Скорее всего нет.
— Как же так? — сказала Ева. — За номер платит мужчина, так принято. Ты что, не знаешь об этом?
— Знаю, — сказал я. — Естественно, знаю. Но у меня ни гроша. Да я и не хочу идти с тобой за деньги. Я ведь этого не говорил.
Она взглянула на меня, и тогда я впервые увидел ее глаза, хмурые, как у ночной птицы. Мне было известно, что она истеричка, и я боялся, что она шарахнет меня бутылкой по голове или выкинет еще какой-нибудь фокус. Но ничего, обошлось. Она просто глядела на меня, а я стоял и улыбался.
— Значит, — сказала она, — хочешь по любви?
— Да, — ответил я. — Именно так.
— Ты это серьезно?