Детектив и политика 1991 №2

Повелительное наклонение, в котором изъяснялся этот человек, о чем-то смутно напомнило Берри. Ну конечно! Армия! Там это стандарт: "Всем построиться на плацу в 8.00… Всем встать!.. Штыки примкнуть!.." Вот мы и отгадали маленькую загадку. У главаря за плечами служба в армии и скорее всего не рядовым.

Ну и что дальше?

— Мы предполагаем вскоре освободить вас всех. А пока вы останетесь заложниками. Прошу помнить об этом и вести себя соответственно.

— Раз уж мы все равно поедем, — сказал пожилой джентльмен, — не будете ли вы любезны высадить меня на "Фултон-стрит"?

Не обратив на эти слова ни малейшего внимания, главарь снова ушел в кабину машиниста. Большинство пассажиров осуждающе смотрели на старика, возмущенные его легкомыслием. В ответ старик глуповато улыбался.

Вот так, подумал Том. Приключение подходит к концу. Уже скоро пассажиры будут с облегчением вдыхать задымленный городской воздух и засыпать полицию противоречивыми и малодостоверными показаниями. Все, за исключением патрульного Берри, который даст четкое изложение событий и не будет ничего скрывать, пусть это грозит ему презрением коллег. Вскоре его с позором уволят в отставку. Что он будет делать тогда? Женится на Диди и будет вести жизнь домашнего революционера, скандируя хором с женой антивоенные лозунги перед телевизором?

Младший из двух мальчиков начал всхлипывать. Мать старалась успокоить его:

— Ну-ну, Брандон, не надо плакать.

Парень громко запищал, что устал и хочет домой.

— Тише, я сказала! — в шепоте матери явственно прозвучала злость. — Ты слышал, что сказал дядя? Тише!

И шлепнула сына по попке.

Диспетчерская "Гранд Сентрал"

Поезда, стоявшие к югу от "Пелхэма, 123'', пришли в движение, что вызвало среди диспетчеров оживленные возгласы. Марино с усмешкой бросил взгляд за спину, зная, как не любит шума в диспетчерской Каз Доловиц. Но, конечно, Доловица больше здесь нет. Доловиц мертв, а это значит, что он, Марино, стал старшим. Что ж, он тоже шума не терпит.

— На полтона ниже, пожалуйста, — сказал он, используя, сам того не сознавая, любимое выражение Каза. — Тишина в диспетчерской!

Марино держал телефонную трубку, которая соединяла его с центром связи штаб-квартиры городской полиции. Рядом с ним сидела с непроницаемым выражением на темнокожем лице миссис Дженкинс, которая находилась на постоянной связи с группой оперативных дежурных транспортной полиции.

— Пока ничего, — сказал Марино в трубку. — Они только что начали освобождать путь в направлении "Саут Ферри".

— Понял, — отозвался дежурный.

Марино сделал знак миссис Дженкинс.

— Скажите им, что пока все по-прежнему. "Пелхэм, 123" стоит на месте.

— Пока ничего, — сказала миссис Дженкинс в свою трубку.

— Я прошу всех замолчать, — снова обратился Марино к коллегам.

— Сейчас вся операция в наших руках. Мне нужна тишина.

Взгляд Марино был прикован к табло, на котором красной точкой было отмечено расположение "Пелхэма, 123".

— Полная тишина в диспетчерской! — еще раз повторил Марино. — Так, словно Каз Доловиц по-прежнему с нами.

Инспектор Даниэлс

Инспектор Даниэлс повел отобранную им группу из тридцати человек по путям к поезду "Вудлоун, 141", остановившемуся примерно в ста пятидесяти метрах к северу от станции "28-я улица" на ветке для экспрессов. Его отряд состоял из двадцати молодчиков из группы специальных операций и десяти голубых касок тактических полицейских сил. Заметив их приближение, машинист высунулся из окна.

— Открой дверь, — сказал ему инспектор, — мы поднимемся в вагон.

— Не имею права, — ответил машинист, покачав головой. — Без приказа я не имею права впускать посторонних, находясь в туннеле.

— Ты что, не видишь, кто с тобой разговаривает?

Машинист сдался быстро. Через несколько секунд он появился у передней аварийной двери с ключом в руках. Дверь распахнулась.

— Понятное дело, раз вы полицейские…

— То-то, помоги мне подняться, — протянул ему руку Даниэлс.

Он вскарабкался в вагон. Некоторые из пассажиров двинулись ему навстречу, но он предостерегающе поднял руку.

— Спокойно, друзья. Вам придется перейти в другой вагон.

И он скомандовал четырем полицейским, уже стоявшим рядом с ним:

— Очистить помещение!

Среди возгласов возмущения Даниэлс отчетливо расслышал один особенно громкий голос:

— А вы знаете, сколько мы уже торчим в этом поезде? Больше часа! Лично я подам в суд на городские власти. Потребую возмещения ущерба. И уж будьте уверены, я это дело выиграю.

Патрульные из тактических сил обладали большим опытом разгона толпы. Они двинулись вперед, и пассажиры подались под их напором. Даниэлс поторопил остальных полицейских из своей группы, и, когда все были в вагоне, он взял за руку машиниста.

— Сейчас мы поедем, — сказал он ему, — но сначала я хочу, чтобы ты отцепил от состава головной вагон и полностью отключил освещение.

— Не могу. Мне запрещено делать что-либо подобное.

Инспектор сжал его руку сильнее.

— Повторяю, — сказал он. — Ты выключишь все освещение, наружные фары и свет в вагоне в том числе, и отцепишь этот вагон от поезда.