Я опять вернулся на угол Дювивье, чтобы подстеречь его, и пару минут спустя увидел на пороге дома скрюченный силуэт.
Он был еще дряхлее, чем я думал. Прямо труп ходячий. И, однако, меня поразила сравнительная живость его походки. Он передвигался на удивление быстро, но это совсем не казалось смешным, особенно при взгляде на такую развалину.
Я шел метрах в десяти позади него. Он не осторожничал, ни разу не оглянулся. Я думаю, его спинные позвонки не позволяли ему подобного маневра. Чтобы поглядеть назад, ему, наверное, потребовалось бы совершить полуоборот всем телом сразу.
Он вошел в кафе, и тут я увидел его обеспокоенное лицо. Уселся он на террасе. Других клиентов там не было. Пройдя за его спиной, я опустился на соседний стул. Он не заметил моего присутствия, и мне пришлось тронуть его за руку, чтобы обнаружить себя. Он подпрыгнул так, словно его ужалила оса. То, что я издали принял за легкое беспокойство, вблизи оказалось настоящей паникой. Руки у него тряслись, и тряслись явно не только от старости. Это был ужас, в чистом виде ужас, — зрелище отвратительное. Оно доставило мне большое удовольствие. Такое большое, что я даже постарался заговорить с ним как можно мягче. Он едва осмеливался взглянуть на меня.
— Ну так как, месье Манович, вы догадываетесь, почему я решил с вами повидаться?
Он съежился на своем стуле и еле слышно пробормотал:
— Что-что? Извините, я не расслышал, что вы сказали. Говорите погромче, прошу вас.
С кончика его дряблого носа свисала блестящая капля. Она была готова упасть, но пока еще держалась. Мерзкое зрелище, но притягивающее: глаз не оторвешь.
Он прошамкал так тихо, что я едва разобрал слова:
— Кто… вы?
— Полицейский, конечно. Вас это удивляет?
Он заговорил более связно. Теперь я понимал почти все.
— Они уже приходили ко мне. Несколько дней назад.
— Кто это "они"?
— Да полицейские, кто же еще!
Он повысил голос настолько, что мне пришлось шикнуть на него. Тогда он уставился на меня своими желтыми глазами.
— И что ж вы им рассказали, месье Манович?
— Смотря кого вы имеете в виду…
Издевается он надо мной, что ли? Я был вынужден заговорить посуровее. А также сильнее сжать его худую руку. Сквозь рукав я чувствовал, как она готова треснуть, точно высохшая ветка. Старик покривился, но я не ослабил хватку.
— То есть как это "кого"?
— Ну… первых или вторых… Из тех, что расспрашивали меня…
— Кто был среди первых? Отвечайте, Манович, я ведь могу вам устроить серьезные неприятности. Был среди них толстяк, такой краснолицый?
— Да, он пришел первый… Но только он предупредил, что я никому не должен рассказывать о нашем разговоре.
Он почти стонал. Я еще крепче сжал его руку. Она буквально трещала. Наверняка останется здоровенный синяк.
— Но вы все же рассказали об этом вторым?
— Нет-нет, они меня ни к чему не принуждали. Сказали, что это обычное расследование. Мне они ничего плохого не сделали… Отпустите мою руку, пожалуйста… У меня кровь застоится, и я потом долго не оправлюсь…
Подошел гарсон, чтобы принять заказ, и я убрал руку.
— Чего вы хотите выпить, папочка? — спросил я сладчайшим голоском.
Поскольку он не отвечал, мне пришлось выбирать самому.
— Стаканчик сухого белого и кружку пива, — попросил я официанта, сопроводив свой заказ заговорщицкой улыбкой, говорящей о том, что "папочка" слегка тронулся и даже не помнит, какой его любимый напиток. А ведь сколько стаканчиков белого он осушил за свою долгую жизнь! Да, черт возьми, старость не радость.
Прямо поразительно, сколько всего можно выразить одним взглядом! Гарсон удалился и вскоре принес заказанное. Когда он ретировался вторично, я опять схватил старика за руку. И сказал — прямо в вялое ухо:
— А теперь слушай меня внимательно: мне некогда, так что быстренько повтори то, что ты рассказал красномордому толстяку. Ну, слыхал?
Он смотрел на меня, как побитая собака. Но я жестоко стиснул его руку, и он наконец решился:
— Я видел, как те парни вошли в дом… Их было трое, с шарфами на лицах… Хулиганье… Когда полицейские кинулись за ними, я даже порадовался… подумал: хорошо бы они их проучили. Потом полицейские ушли, а через несколько минут эти негодяи тоже вышли. На тротуаре стояла старая машина, и они сели в нее. Я записал номер, вот и все… Что ж тут плохого?
Я потерял интерес к старцу. Я начал понимать, как было дело. Бертье шел наугад, и ему повезло. Совершенно случайно. Конечно, чем же еще заниматься старому дураку, как не шпионить за улицей. Да он небось и за жильцами следил точно так же. Оставалось выяснить последнее.
— Почему же ты не рассказал об этом тем полицейским, которые пришли потом?
Но старик тянул вино из стаканчика и больше не слушал меня. Не отрываясь, он выдул все одним махом и противно причмокнул мокрыми губами. Капля, висевшая на кончике его носа, воспользовалась этим и шлепнулась вниз. Прелестное зрелище! Я повторил свой вопрос более настойчиво. Манович повернулся ко мне.