Детектив и политика 1991 №4(14)

Потом она описала мне, как они в конце концов приняли предложение, узнав о слухах по поводу государственного переворота, — об этом было информировано лишь ничтожное количество людей. Еще она рассказала о целой серии вооруженных покушений, совершенных за последние месяцы, и незамедлительно вмененных в вину "международному терроризму", практикующему подобные вещи, хотя в то же время в некоторых срочных секретных докладах отмечалась подозрительная активность в одном-двух корпусах армии и в национальной полиции.

Рассказывая все это, Сильвия оживилась, порозовела. Я жадно впитывал каждое ее слово.

— Но при чем же здесь "Месть за полицию", и Бертье? Разве они занимаются подрывом государственного строя?

Мне показалось, что Сильвия слишком увлеклась политикой и преувеличивает.

— Кто знает! Даже если Бертье не имеет ничего общего с мятежниками, его поведение — все-таки признак серьезной болезни общества. Мы не должны допускать таких вещей. И, кроме того, — собственно, поэтому мы и взяли на себя эту задачу, — ни в коем случае нельзя будоражить общественное мнение, прессу. Это дело нужно уладить в глубокой тайне. Люди, имеющие к нему отношение, все поймут очень быстро, уж поверь мне.

Поверить ей?.. Это совсем из другой оперы… После того, как она со мной поступила!..

Но Сильвия, казалось, не заметила своего промаха. Или, вернее, того, что я считал промахом.

— Знаешь, Люсьен, ты можешь здорово нам помочь! После этого любители персонального правосудия и мятежники дважды подумают, прежде чем начинать действовать.

— А что конкретно вы собираетесь предпринять?

Мне очень не нравилась роль пешки, которую двигают туда-сюда. Сильвия ответила тоном человека, предвкушающего большое удовольствие:

— Уборку, говорю тебе, большую уборку!

Глава 18

Уборку…

Теперь, когда мы познакомились поближе, мне хотелось бы напомнить вам кое-какие события, которые мне пришлось пережить, да и вам, без сомнения, тоже. Так сказать, слегка освежить их в памяти.

В 1979 году в Париже прошли крупные манифестации. Например, знаменитый "Парижский марш" в марте месяце. В то время нас заставляли внедряться в ряды демонстрантов, — естественно, в гражданской одежде, без всяких знаков различия. РП полагалось прятать в рукаве куртки, револьвер под мышкой, полицейское удостоверение на самом дне бумажника. Полное инкогнито. Нас дразнили "голышами". Это занятие было не вполне законно, но и незаконным его не назовешь. В чем состояли наши обязанности? Фиксировать наиболее активных крикунов и смутьянов, по мере возможности прибирая их к рукам. Но главное, следить за вожаками, сообщать о них начальству, с тем чтобы оно принимало нужные меры. Изложенные вот так спокойненько, на бумаге факты выглядят вполне логичными и нормальными для демократической страны, которая и желает таковой остаться. Но вот в чем загвоздка: все проходило далеко не так, как было задумано. Или, точнее говоря, как МЫ задумали.

Я вовсе не собираюсь вешать вам лапшу на уши. Всем известно, что в нашем деле случались и подтасовки, — мы ведь не вчера на свет родились. Но, поверьте, что в любом случае инициатива исходила не от нас!

Короче, уже много позже я узнал, что однажды зацапали полицейского, который усердно бил стекла в витрине Ланселя[29] в компании с другими полицейскими и с настоящей шпаной. Их застукали члены службы порядка ВКТ. Рабочим удалось задержать одного полицейского, который заявил, что действовал согласно приказу. Это прозвучало как гром среди ясного неба. Полицейская провокация — в чистом виде. Вернее, в нечистом…

Через несколько дней история эта забылась. Как обычно. Ну а нас — "голышей" — через несколько месяцев опять запустили в ряды демонстрантов. Попросили только держать в кармане нарукавную повязку ПОЛИЦИЯ — на всякий случай…

Что же касается того полицейского, что попался вэкатэшникам, то он, я думаю, сейчас трудится регулировщиком в каком-нибудь заштатном городишке на севере.

Ну а офицеры и директора, командовавшие нами тогда, делают это и по сей день. Почти все, если не считать тех, что ушли на пенсию или осмелились открыто критиковать новые власти.

Так что, когда Сильвия толковала мне о предстоящей "уборке", я прекрасно понимал, что она имела в виду!

И еще я знал, что работы там — невпроворот. И за благополучный исход ручаться никак нельзя.

Вечер тянулся и тянулся, вот почему мы взялись за "Эрудита". По телевизору тоже показывали какую-то тягомотину; кончилось тем, что Сильвия ушла спать.

Я же остался поджидать "Тарзана" и, чтобы не заснуть, обратился к былым воспоминаниям. Все что угодно, лишь бы не думать о Сильвии, о теле Сильвии, спящей в нескольких метрах от меня.

За тоненькой перегородкой.

Я налил себе виски.

За моё здоровье!

Ну и, конечно, опять не удержался. До того не удержался, что, когда "мистер Бицепсы" наконец пришел, я его бесконечно поразил эйфорией, в которую погрузился с головой.

— Что это с вами, Ноблар?

Я заметил, что отвечаю ему голосом Марше. Но спохватился слишком поздно и, уж так и быть, довел фразу до конца: