— Видите ли, Ноблар, в противоположность тому, что вы думали, я никогда не числил вас в членах "Мести за полицию". Сам даже не знаю почему. Я как-то слабо представлял вас в этой идиотской роли поборника справедливости. Но зато для меня было вполне очевидно, что вы знаете о деле больше, чем говорите. Вот почему я все время держал вас "под колпаком". Когда Бертье сообщил нам, что вы назначили ему встречу на улице Аксо, я, признаюсь, на миг усомнился в своей правоте. Слишком многое свидетельствовало против вас…
— Это не Бертье предупредил вас о встрече на улице Аксо, — прервал я.
— Как? — Шарон удивленно осекся. — А кто же тогда?
— Другой человек, — Патрик, забыл фамилию. Тот, которого назавтра нашли мертвым вместе с сообщницей на улице Сены.
— Вы имеете в виду ту пару террористов — жертв сведения счетов между враждующими группировками?
— Вот именно. Я вам потом объясню. Продолжайте. Поразмыслив с минуту, Шарон продолжил:
— Когда вы ухлопали Бертье…
— Это не я, а Патрик…
Шарон был, кажется, совсем сбит с толку. Я знаком показал ему, что скоро он все поймет.
Он несколько раз сглотнул. Я раздавил об пол окурок.
— Так… Ну, после… гм… смерти Бертье, скажем так, мне пришло в голову наведаться к нему на квартиру. Он был старым холостяком, так что мне ничего не мешало взломать его дверь. И вот тут-то меня ожидал большой сюрприз! Во-первых, я нашел странные документы — сведения о полиции, списки имен, характеристики на высших офицеров и на самых высокопоставленных лиц, адреса, номера телефонов… А главное, оружие… оружие, которое мы тут же отдали на исследование. — И Шарон умолк, предвкушая эффект от сказанного. — Так вот, среди прочего один револьвер привлек наше особое внимание. Это был "манюрен-357", который, судя по номеру, принадлежал полицейскому Маршану, убитому незадолго до того псевдодемонстрантами. Когда тело обнаружили, выяснилось, что револьвер погибшего похищен. Он мог находиться только у тех, кто совершил это злодеяние. Но мы не нашли его у убийц Маршана, после того как те, в свою очередь, были устранены. Этот револьвер неопровержимо свидетельствовал против Бертье. И данный факт в первую очередь ставил вас вне подозрений.
— Значит, за мной вины нет, и я свободен?
— Ну, нам еще предстоит выяснить массу вопросов… Например, смерть Брюна…
Но мне уже требовался отдых. У меня опять все помутилось в голове. Шарон, кажется, понял это.
— Ладно. Только домой вам идти нельзя: там дверь опечатана. Отправляйтесь-ка лучше к своей подруге. Так мы хоть будем знать, где вас найти.
Я взглянул на стенные часы. Половина седьмого.
— Можно ей позвонить отсюда?
Шарон указал мне на аппарат, и я набрал Кларин номер. Конечно, я разбудил ее. Но, судя по голосу, она до смерти обрадовалась моему звонку. Я не стал вдаваться в подробности своих последних злоключений. Клара просто, но убедительно сказала: "Приезжай скорей!" и повесила трубку.
Поднимаясь со стула, я не смог сдержать гримасу боли, и Шарон спросил:
— Вы что — ранены?
— Да ничего страшного, простая царапина. Вы и ваши люди, на мое счастье, стреляете прескверно.
Он промолчал, и я вышел из комнаты.
В коридоре меня ждал незнакомый мне полицейский.
— Я отвезу вас, — объяснил он.
— Я прекрасно передвигаюсь сам!
Он не стал возражать, просто сопроводил меня до стоянки. И только сев за руль, уточнил, что ему специально поручено охранять меня.
У меня не хватило смелости выяснять от кого. Занимался день.
Улицы были еще пустынны, и до улицы Монж мы домчались за какие-нибудь десять минут.
Я вышел из машины.
Она осталась стоять прямо у входа в Кларин дом. Я увидел, что молодой полицейский, привезший меня, закурил и развернул газету.
Ну и ну! — теперь я обзавелся ангелом-хранителем!
Прошло время…
Париж бурлил демонстрациями. Как, впрочем, и вся страна. Теперь на сцену выступили государственные служащие. Все министерства были представлены более или менее значительными делегациями. Правда, министерство внутренних дел много народу туда не посылало… В отличие от нас!
Манифестации государственных служащих становились все более многочисленными. Проходили они, в основном, спокойно. Во Франции к государственным служащим относятся довольно плохо, — особенно, когда они начинают протестовать, — так что они стараются избегать шума и столкновений, которые сделали бы их совсем непопулярными.
И потом, мы с ними принадлежим почти к одному и тому же ведомству… А с друзьями семьи не воюют.
Поэтому нас скромненько разместили на авеню Опера — там, где демонстрация должна была разойтись, и притом не в касках, а в форменных кепи.
Манифестанты проходили небольшими плотными группками, сворачивали свои лозунги и, перед тем как сесть в метро, забегали выпить по стаканчику в кафе на углу.
Все шло прекрасно.
Несколькими днями раньше я вернулся в свое подразделение, и дело, таким образом, было забыто. Похоронено.
Конечно, мне пришлось еще не раз и не два встретиться с Шароном. Я должен был разъяснить ему множество ранее неизвестных ему подробностей. Это заняло довольно много времени.