"В стаде должно быть равенство". "Все к одному знаменателю". И вот нумера пуще огня — дикого, древнего огня — боятся как-то выделиться среди других, ибо "быть оригинальным — это нарушить равенство".
Они боятся видеть сны, ибо в идеологии Единого Государства сон — серьезная психическая болезнь, инородное тело в безупречно хронометрических механизмах мозга.
"В мире одного только недостает: послушания" — и вот, верные Скрижалям Единого Государства, нумера провозглашают: единственное средство избавить человека от преступления — это избавить его от свободы. Сам инстинкт свободы объявлен преступным и представлен как атавизм — подобно волосам на руках и ногах.
"Мы всякого гения потушим в младенчестве" — и вот мы нумера навсегда изгоняют припадки вдохновения, "леча" их как опасную форму эпилепсии.
"Цицерону отрезывается язык, Копернику выкалывают глаза, Шекспир побивается каменьями" — и вот Государственный поэт R-13 поэтизирует смертный приговор по делу другого поэта, возомнившего себя гением… Нумера знают: "допотопные времена всевозможных Шекспиров и Достоевских — или как их там — прошли", великий ИНТЕГРАЛ дает возможность "проинтегрировать от нуля до бесконечности — от кретина до Шекспира". "Мы, — с гордостью говорят они о себе, — счастливейшее среднее арифметическое…"
На том экспериментальном поле, каким является пространство и время романа Замятина, проверяется в опыте художественного исследования принципиальная модель, согласно которой равенство и послушание преобразуют человеческую породу. "Материалу хватит на тысячу лет", — утверждает Петр Верховенский, и цивилизация Единого Государства всю эту тысячу лет штампует существа-нумера, которые едят нефтяную пищу, пользуются "правом штор" на промежуток талонной любви, лишены снов и на досуге осваивают систему научной этики, основанной на вычитании, сложении, делении и умножении. За тысячу лет задачка из старинного задачника ("те же девять десятых должны потерять личность и обратиться вроде как в стадо и при безграничном повиновении достигнуть рядом перерождений первобытной невинности, вроде как бы первобытного рая". —
Антиутопия Евгения Замятина о роковом счастливом будущем человечества, рисуя странный, смутно узнаваемый мир шигалевщины через тысячу лет, ставит и решает в сущности один-единственный вопрос.
Может ли тоталитарный режим подчинить человека до конца? Могут ли граждане, чья воля полностью атрофирована, чьи судьбы слепо отданы во власть Благодетеля (или Вождя, или Ивана-Царевича), генетически сохраниться людьми и сберечь зародыши совести и гуманности? Может ли человек в ситуации тотального нравственного паралича сохранить облик и подобие Божие?
Ответ Замятина — при всей пугающей мрачности нарисованного им будущего мира — воспринимается скорее даже оптимистично. Роман-предупреждение, созданный в разгар военного коммунизма и вновь напомнивший об уже известной, предсказанной опасности, все-таки — несмотря на безрадостную футурологию — не беспросветен.
За пределами Зеленой Стены бушует лесная чаща — с дикими запахами цветов, меда и свободы. Там можно любить, рожать и у тебя не отнимут ребенка. Внутри Единого Государства разрастается эпидемия — образование души у нумеров: их томит бессонница, настигает старинная болезнь любви, просыпается "Я" взамен "МЫ". Государственная Газета сообщает: "По достоверным сведениям, вновь обнаружены следы до сих пор неуловимой организации, ставящей себе целью освобождение от благодетельного ига Государства". Зреет смута, и вот уже в День Единогласия тысячи рук взлетели на вопрос "против?". Бунт путает в сознании нумеров главные ориентиры — кто "мы" и кто "они". Возникает угроза дикого состояния свободы. Нумер Д-503 впервые увидел людей и ощутил пьяное, неведомое ему чувство — он стал единицей, отдельным, а не слагаемым существом…