Детектив и политика. Выпуск №4 (1989)

Когда это было? До отъезда в Палермо и объявляющих о самоубийстве писем или после, по возвращении в Неаполь? Ибо туда он, судя по показаниям медсестры, вернулся — хотя и не почтовым пароходом — 27 марта. И принадлежат они не просто медсестре, едва с ним знакомой и вмешавшейся, как это бывает, в дело без всяких на то оснований, а его медсестре, упомянутой им в письме к матери, — той, что дала "хорошие адреса", когда он искал пансион. Ее свидетельство стало, по сути, единственной непредвиденной, непредсказуемой угрозой продуманному, как мы полагаем, Майораной плану исчезновения; и поведи себя непредвиденно также полиция, приняв это свидетельство всерьез, вероятно, мы не гадали бы сейчас, куда исчез Майорана. Но было предсказуемо, что полиция оставит его без внимания и сочтет просто-напросто домыслом, каковые всегда возникают вокруг таинственных происшествий.

Родственники поверили и сиделке, и тому, что после 27 марта Этторе видел настоятель церкви Джезу Нуово. Заметим: все они сохраняли эту веру до какого-то времени, мать же верила всегда, до самой смерти, и упомянула его в завещании, оставив ему — "когда вернется" — положенную долю наследства. И мы убеждены: она была права.

Ее письмо Муссолини — не порожденный материнской любовью и надеждой бред: в нем все соответствует объективной истине и все достоверно. Особенно — главное: "Он всегда был здравомыслящим и уравновешенным, и что произошло с его душой или нервами — остается загадкой. Но несомненно одно — и это с уверенностью утверждают его друзья и я, мать: никогда не замечалось за ним состояний и настроений, которые наводили бы теперь на мысль о самоубийстве; наоборот, его размеренный, суровый образ жизни и занятий позволяет и даже заставляет считать его лишь жертвой науки". В письме матери есть и другие безусловно разумные замечания, которые остались бы таковыми, даже пройдя сквозь фильтр полицейского восприятия: надо поискать его в деревнях — в крестьянском доме он мог бы дольше прожить на взятые с собой деньги; надо сообщить в консульство номер его паспорта, срок которого истекает в августе…

Ибо Этторе Майорана — и это также противоречит версии самоубийства — взял с собой паспорт и деньги. 23 января он попросил мать поручить брату Лючано снять с банковского счета принадлежащую Этторе сумму и выслать ему "всю". А незадолго до 25 марта, когда он отправился в Палермо, объявив о самоубийстве, Этторе забрал свое жалованье с октября по февраль, которое до тех пор получить не потрудился. Судя по пяти будто позабытым месячным окладам, в денежных вопросах щепетилен он не был; но вряд ли он стал таковым как раз накануне самоубийства. Есть простое объяснение: в деньгах он нуждался для достижения намеченной цели.

Но есть и другое, более сложное: нелепость такой ситуации, когда самоубийца захватывает с собой сколько может денег и паспорт, должна была поддерживать у матери иллюзию, что он еще жив, надежду, что он не покончил с собой. Однако такому объяснению противоречит просьба не надевать траур или носить лишь какой-нибудь его знак, но не долее чем три дня три дня сицилийского "обязательного траура". Ясно, он хотел, чтобы поверили в его смерть.

X