Детектив и политика. Выпуск №4 (1989)

Распутин чувствовал, когда жать, а когда отойти, спрятать когти до времени, — знал цену Слову, особенно ежели был трезв и не страдал с тяжкого похмелья.

Вскоре Белецкий узнал от секретаря министра Граве (тот был его личным осведомителем), что Распутин вызвал утром Хвостова на конспиративную квартиру, где получал свой ежемесячный оклад содержания от полиции; беседовали сорок минут; по возвращении Хвостов приказал соединить его с министром промышленности и торговли князем Всеволодом Николаевичем Шаховским; сговорился о встрече — в ресторане "Франция".

Наладить прослушку беседы двух сановников — дело техники; "забота о безопасности; грех не оградить от террористов".

Через два часа после того, как министр Хвостов и князь Шаховской изволили откушать, Белецкий уже знал, о чем шла речь: "Поскольку Гучков ни с какой стороны не уязвим, вертит военно-промышленным комитетом, взяток не берет, радеет о снабжении армии снарядами, пушками и патронами, мотается по фронтам, бесстрашен, не пора ли, князь, поглядеть на заводах, особенно таком, как Путиловский, всю отчетность, бухгалтерские книги, сальдо с бульдой, как говорится?" — "А каков смысл? — поинтересовался Шаховской. — Важно, чтоб снаряды поступали в окопы, Алексей Николаевич…" — "Смысл очевиден: щелкнуть по носу, чтоб не смел задирать тех, кого столь высоко ценят Высочайшие Особы. В сальде с бульдой не может не быть дефекту, только тот не ошибается и не хитрит, кто не работает. Всякая карта против Гучкова будет угодна Священной Особе государя-императора, он не забудет такой услуги, князь… Вы же знаете, — добавил "X." (фамилию министра внутренних дел агент расшифровывать не решился, молодец, башковитый), — как государыня любит порядок и соблюдение абсолютнейшей, в любом деле, отчетности. Разве вам не угодно показать ей, сколь требовательно ваше министерство к соблюдению параграфов и инструкций, без коих ни одно государство не может нормально функционировать?"

Поскольку позиции князя последнее время были неустойчивы — города голодали, продуктов в лавках не было, орудия на фронт поступали с перебоями, — Хвостов нажал на больную мозоль. Министр промышленности и транспорта сдался, пообещав отправить на Путиловский завод и еще два оборонных, опору и надежду Гучкова, свою ревизионную комиссию, пригласив, в нее чиновников министерства финансов, а также военных и государственных контролеров.

…Через неделю Белецкий получил очередные донесения агентуры о Гучкове; запросил в особом отделе департамента полиции перлюстрацию всех корреспонденций опального промышленника; тот знал, что его пасут денно и нощно, телефона опасался, прерывая особо откровенных — "это не для аппарата, побеседуем при личной встрече"; умел отрываться от филерского наблюдения, словно какой Распутин или Савинков, — в России неважно, правый ты или левый: есть приказ начальника водить — и за царем станут наблюдать, о премьере и говорить нечего, в империи все подконтрольны, а уж за исполнительной властью нужен глаз да глаз!

Просмотрев записи всех разговоров Гучкова, письма, рапорты филеров о встречах промышленника, кои удалось зафиксировать, Белецкий не нашел чего-либо нового: настроений своих Александр Иванович не считал нужным скрывать, но был особо тщателен в формулировках, зная, как чутко реагирует Двор на Слово (однажды в кругу самых близких пошутил: "Как был бы счастлив государь, если бы можно было декретом довести словарный запас нашего языка до того количества, коим владеет его августейшая половина").

Поскольку агентура департамента полиции пронизывала всю страну сверху вниз и справа налево, Белецкий вытребовал данные о том, кто из особо доверенных агентов работает на тех военных заводах, которые ныне подвергнуты контрольным министерским ревизиям. Получив список, уточнил: не пересекались ли когда пути агентов с Гучковым? Ему ответили, что миллионщик давно знаком с "Кузнецовым", переписывались в девятьсот девятом, когда Александр Иванович выступал в Думе по военному бюджету.

Белецкий пригласил полковника Михаила Степановича Комиссарова, который ныне денно и нощно пас Распутина, составляя для Белецкого и министра Хвостова отчеты о связях "старца", кого тот готовит к продвижке в министры, сколько за это берет и как часто посещает Царское Село.

Белецкий верил Комиссарову, как себе, относился к нему с глубоким уважением, потому что тот прошел школу работы у истинных блюстителей порядка — министров Плеве и Дурново; блистательно провел операцию по напечатанию в тайной типографии департамента полиции погромных антисемитских прокламаций, обращенных к "простому люду": "Кто виноват в вашей нищете и горе? Жиды и франкмасоны, продающие матушку-Русь иноземному капиталу! Кому дорога Соборная Россия — на бой против супостатов!" Каким-то образом премьер Витте узнал об этом — не бурцевские ли дружочки постарались, эсеры в таких делах доки, — начался скандал, Комиссарова из столицы убрали, но удалось сохранить в резерве, продолжая при этом повышать в званиях и не обходя внеочередными наградами.