Детектив на троих

Костя в ответ утвердительно закивал, грелка при этом задвигалась в такт, словно головной убор китайского императора. Официантки тем временем выставили на стойку бара две бутылки «Смирнова», которые я придирчиво осмотрел.

– Кость, дай нам лучше одну бутылочку джина.

Бармен кивнул официанткам, и те тут же сделали замену. Седой убрал бутылку в пакет.

– Вот, – удовлетворенно продолжил я, – а теперь, воспользовавшись добротой Кости, я предлагаю поехать к гостеприимному Андрюше и переночевать там. Ты ведь не возражаешь, Дрюня?

Исмутенков отрешенно молчал.

– Вот, он не возражает, – подтвердил я.

– Да... Но я должен как-то объяснить домашним свое отсутствие, – сказал Дынин.

– Так и объяснишь – что находишься на особо важном задании, сидишь в засаде, в кустах. Тебе еще сочувствие выразят.

– Да? – с сомнением подумал Дима. – Ну, может быть...

– Тогда тронулись, – резюмировал я.

Мы с Седым подхватили бутылки и безучастного Дрюню и двинулись к выходу. Дынин немного задержался, что-то обдумывая, и наконец сказал, обращаясь к Косте:

– Ну, ты... Прибери здесь немного... А то нехорошо получилось...

Грелка на голове Кости снова задвигалась в знак полного одобрения. Дынин еще раз на всякий случай проверил рукой состояние своей челюсти и пошел вслед за нами.

Когда мы уселись в машину, Исмутенков безучастно завел двигатель, и неожиданно для всех «Москвич» со свистом и пробуксовкой колес стартовал с места, на большой скорости направившись к «Пентагону».

ГЛАВА 5 ХАЙЛЬ ДЫНИН!

Солнечные лучи настойчиво разлепляли мне глаза, и я понял, что просыпаюсь. Я автоматически стал искать рукой пульт управления телевизором для утреннего просмотра вчерашних спортивных событий. Не обнаружив пульта, я сразу вспомнил, где нахожусь и что меня привело сюда. Я лежал в зале двухкомнатной квартиры Дрюни Исмутенкова и бессмысленным взглядом пялился в давно не беленный потолок.

Дремучая тоска постепенно заполняла меня, проникая в каждую клетку моего организма. Я медленно поднялся и сел на диване. Спиной ко мне, у окна, стоял, заложив руки за спину, хозяин квартиры. Он неподвижно разглядывал открывающийся перед ним вид на Волгу и мост через нее. Мне снова стало жалко Андрюшку. Мужик сильно переживал пропажу своей дочери, о которой уже несколько дней не получал никакой информации, кроме того, что она мотается по городу на иномарке с каким-то парнем, задолжавшим большую сумму денег неизвестным кредиторам. Я подумал, что ему также обидно было получить от Таньки вымогательское письмо, состряпанное ею же самой.

Далее мои мысли переключились на своих собственных детей, которых я отправил сразу после смерти Веры в город Шабалов, к ее младшей сестре. С одной стороны, это было вынужденным решением, так как сам я вряд ли мог бы дать им все, в чем они нуждались. С другой стороны, я сильно тосковал и беспокоился о них. В конце концов, у меня тоже росла дочь – Лиде, правда, было пока всего два года, – и мысль о том, что я когда-нибудь могу оказаться в положении Дрюни, меня отнюдь не радовала. Вот так – живешь, живешь...

И тут меня посетило спасительное воспоминание, после которого я полез за спинку дивана и вынул оттуда бутылку с остатками вчерашней выпивки. Я поднял со столика стакан, дунул в него, налил туда немножко джина, добавил лимонного напитка и тут заметил сидящего напротив меня в кресле Седого. Похоже, у мужика были те же проблемы, что и у меня. Он согнулся в кресле, упершись локтями в колени и обхватив голову руками, и тупо разглядывал валявшуюся у него в ногах джинсовую куртку. Вот еще один задумался о жизни...

И я, взяв второй стакан, отлил туда половину содержимого своего. Подойдя к Седому, я ткнул его в плечо, и он медленно разжал руки и поднял на меня свои карие глаза. Вид у мужика, конечно, был не ахти. Он посмотрел, поморщился и замотал головой. Я не стал настаивать и опрокинул в горло последовательно сначала один, потом второй стакан. Через несколько секунд я обнаружил, как волна оптимизма покатилась по моему организму. Я хлопнул Седого по спине и сказал:

– Не переживай, Леня, все будет ништяк!

– Все может быть, – ответил своей любимой фразой Борисов и, посмотрев на меня, спросил: – Как ты думаешь, Вова, а какого хера я здесь делаю?

Я поставил стаканы на столик, засунул в рот кусок сервелата и, слегка поразмышляв, ответил:

– Думаю, что ищешь способ примирить себя с окружающей действительностью, серой и однообразной. Или хотя бы на время сделать ее не столь унылой.

Седой откинулся в кресле, задумался и, немного погодя, достал с пола бутылку пива, которую он, видимо, прикупил ночью в ларьке.

Тут до меня донеслось бодрое пение, которое доносилось из района санузла. «Как-то летом на рассвете заглянул в соседний сад!» – с молодым задором и неиссякаемым оптимизмом горланил Дынин. Я вышел в коридор и вытаращился в направлении, откуда доносились звуки.

– Он уже давно здесь всех на уши ставит, – прокомментировал ситуацию Седой. – Бойскаут е...ный!

Пение приближалось, и перед нами явился Дынин в белой маечке с полотенцем на шее и свежевыбритой физиономией.