Детектив-Ностальгия. Компиляция. Книги 1-11

Слева от выхода из подъезда компактной группой расположились одноклассники, четыре молодые женщины и один парень потрепанного вида. Парнем был Петька Пехтерев, учившийся со мной с первого класса. Еще в начальной школе все учителя не сомневались, что Петька после восьмого класса пойдет в ПТУ, а дальше по накатанной дорожке: завод — армия — завод. Но Петька думал иначе. Он, чтобы продлить себе детство, пошел в десятый класс и только потом пополнил ряды пролетариата. Отслужил в армии. Устроился разнорабочим на завод и начал пить. Работу потерял, стал перебиваться случайными заработками, но пить не бросил.

Для Пехтерева вовремя подвернувшиеся похороны были сродни празднику: до обеда скучная официальная часть; вечером застолье, дармовая выпивка, задушевные разговоры и пьяные слезы по безвременно ушедшей Леночке, умнице и красавице.

— Слышь, Андрюха, — Пехтерев отгородил от меня одноклассниц, обсуждавших проблемы воспитания маленьких детей, — где поминки будут?

— В шестой столовой, там, где поликлиника.

— А чего так далеко? Андрюха, одолжи талончик на троллейбус. Я, ей-богу, потом отдам.

— Петька, у меня талончиков нет. Я на городском транспорте бесплатно езжу. Давай я тебе дам десять копеек, как раз туда и обратно съездить хватит.

Из соседнего двора появился Николаенко в гражданской одежде. С ним двое молодых мужчин примерно моего возраста. У подъезда сопровождавшие Николаенко парни разошлись в разные стороны и затерялись в толпе. Сам полковник встал у кромки дороги.

С противоположной стороны двора показался Вьюгин с супругой. Не доходя до подъезда, они остановились у группы добротно одетых женщин и мужчин с траурными венками в руках. «Лене от коллег по работе». Понятно, это делегация от облсовпрофа, последнего места работы покойной.

Прямо напротив подъезда, у входа на детскую площадку, встала худощавая дама лет пятидесяти пяти, ухоженная, с короткой кучерявой стрижкой. Одета она была в однотонный костюм из приталенного жакета и юбки. Лицо незнакомки было бледным после долгой зимы. В ее облике чувствовались внутренняя сила и самодостаточность. Она не спешила ни к кому подходить, и никто не приближался к ней, словно незримый барьер отделял ее от толпы у подъезда.

«Костюмчик на ней не магазинный, явно в ателье пошит. Сидит — ни одной складочки! — подумал я. — А как она независимо выглядит! Интересно, кто такая? Не родственница, не коллега, не соседка по дому. Может, преподаватель из института, где Лебедева училась?»

Незнакомая дама, близоруко прищурившись, осмотрела народ, отыскала взглядом кого-то знакомого, сдержанно кивнула в знак приветствия.

— Какая властная особа, — пробурчал Пехтерев. — Мне от нее спрятаться охота.

— Угу! Колоритная тетя, — согласился я. — Настоящая леди. Она похожа на директора школы на субботнике. Еще немного, и замечание сделает, чтобы не курили у подъезда и перестали болтать между собой.

В подъезде послышалась ругань мужиков, спускающих гроб по узкой лестнице. Бочком-бочком я оттеснился от молодежи и примкнул к профсоюзникам.

Место для обзора я выбрал идеальное: прямо передо мной — Николаенко, запустивший в толпу двух шпионов, слева — Вьюгин с женой, между ними — загадочная незнакомка, к которой присоединился низенький плешивый толстячок лет примерно сорока пяти. На фоне строгой спутницы он выглядел блекло, невзрачно, серо. Если бы оказалось, что толстячок работает бухгалтером в конторе по приему макулатуры — я бы не удивился.

Гроб с телом покойной установили посреди дороги на двух табуретах. Как по команде завыли и запричитали родственники. Тяжелый скорбный вздох прошелестел по толпе и стих. Из автобуса, сверкая медью духовых инструментов, вылезли музыканты.

«Когда я почувствую, что конец близок, — подумалось мне, — то напишу завещание: никаких поминок, никакого оркестра. Одежду в гроб — самую поношенную, какую выбросить не жалко».

Как контраргумент моим мыслям на глаза попался полковник Николаенко.

«Фигня! — подумал я, осознав всю никчемность затеи с завещанием. — Хоронить меня будут за государственный счет как офицера милиции. От похоронного марша и бумажных цветов мне никак не отвертеться».

Вьюгин отделился от работников облсофпрофа, подошел к гробу, положил в ноги покойной две белых гвоздички. Вид его был понурый. Гибель Лебедевой явно перечеркивала какие-то его личные планы.

«Он не убийца, — отчетливо понял я. — Скорее всего, Вьюгин согласился на ней жениться, уже стал прикидывать перспективы совместной жизни: ребеночек, то, се, выговор по партийной линии, счастье позднего отцовства, а тут — бац! — и Лена в гробу. Радоваться, понятное дело, нечему».

А что же жена Вьюгина? Как она относится к смерти соперницы?