Детектив с Лысой Горы

Ева оставалась всё такой же прекрасной. Кто бы знал, что в сказке о спящей красавице самым жутким будет финал.

Ритуал. Наверное, это какой-то странный ритуал, который понимает каждый житель этого города. Но его не дано понять мне. Сегодня или завтра Ева превратится в бесполое существо с параноидальной страстью к размножению… Или к заражению, как хотите, так и называйте – и мы уедем. Вернемся в свой город, где есть другие ритуалы.

Почти каждый день на дамбу привозили очередную жертву, почти каждый день очередной кукушник выходил на лед и его сносило к форту.

И каждый день приезжали родственники за останками. Главными врагами кукушников должны были быть гробовщики – на похоронах нескольких кусочков кожи много не заработаешь… Вот и очередной родственничек. Дежурный вначале долго сквозь решетку рассматривал пришедшего, после чего вызвал подкрепление, и только когда общее количество охранников, набившихся в небольшой тамбур, дошло до десяти, узенькая дверь открылась. Видно, я не единственный, кто не в восторге от кукушников. Иначе – трудно сказать, что именно здесь охраняют. Тела? Быть может, кто-то предпочитает, чтобы кукушник вылупился прямо у него в квартире? Скорее, очевидный метод покончить с проблемой раз и навсегда очевиден не только мне. Смерть жертв означала бы и постепенное вымирание детей тяги. Однако местная знать, вершащая судьбы города в Смольном дворце, посчитала правильным объявить жизнь кукушников и их жертв неприкосновенной.

Начальник этой больницы особого режима Иван Владимирович регулярно потчевал меня рассказами о том, что кукушники – такие же люди и убивать их бесчеловечно… Хорошо, что клопы – не люди. Было бы весьма затруднительно с ними бороться, не нанося им физических увечий: кроме уговоров, на ум больше ничего и не приходит… Вообще, отношение ко мне Ивана Владимировича не укладывалось у меня в голове. Со стороны могло показаться, что мы старые друзья. Может, он просто считает: раз меня привез сюда главный хранитель, значит, я большая шишка, которую непременно надо вылизать со всех сторон?

Тем временем прибывшего родственника провели в комнату за тамбуром, где он был подвергнут тщательному обыску, включавшему в себя обязательное раздевание. Внутри дамбы можно находиться только в специальном костюме, который выдает охрана. Наверное, боятся, что в один прекрасный день кукушники начнут заражать не только женщин.

Все служебные помещения дамбы расположены на втором этаже. Камеры, в которых хранятся жертвы и то, что от них останется, – на первом. Пол второго этажа (он же потолок первого) – стеклянный, – так что охрана может в любое время удостовериться, что все лежат в том же положении, в котором их положили. Я поселился на втором этаже, как раз над Евой. Я выучил её наизусть… Мне нужно её запомнить как можно лучше. Я так решил.

Для того чтобы наблюдать за посетителем, мне пришлось выйти из предоставленной мне комнаты. Сегодня намечалось отступление от заведенного, как казалось, раз и навсегда порядка. Отец девушки, которая пару дней назад покинула дамбу, чтобы присоединиться к своим новым соплеменникам, явно не желал ни переодеваться, ни подвергаться обыску. Яростно жестикулируя, он чего-то требовал, причем, кажется, его требование, хоть и смутило на некоторое время охрану, но не вызвало в ответ ни гнева, ни недовольства. Двое охранников направились в камеру жертвы, чтобы вернуться с чашей, в которую были уложены останки. Вообще – останки слишком сильное слово. Если хорошенько обгореть на солнце, можно заполучить еще и не такую коллекцию лохмотьев собственной кожи.

Происходящее подо мной становилось всё интереснее и интереснее: в комнату внесли горелку, какие-то колбы, мензурки и весы. Кажется, охрана дамбы по совместительству занималась алхимией. Колбы были опорожнены в чашу с кожей, после чего этот коктейль был помещен на треногу горелки. Действия охранников были скупыми и точными – процедура явно проводилась не впервые. В руках у начальника стражи появилась деревянная лопаточка, которой он начал осторожно помешивать смесь, – все присутствующие с восторгом следили за процедурой. Собственно, ничего, что могло бы потребовать такого внимания, не происходило. Кашица на дне чаши испустила рой пузырьков и постепенно начала светлеть. Когда она стала молочно-белой, чаша была снята с горелки, а ее содержимое пропущено через несколько слоев марли. Примерно так поступала моя мама, когда готовила творог. К моему удивлению, кожа полностью растворилась, а после процеживания на марле остались блестящие голубые кристаллики…