Детектив в белом халате. У каждой болезни есть причина, но не каждому под силу ее найти

Убедившись, что для 99 лет на земле это влагалище выглядит абсолютно нормально, извлекаю зеркало и осторожно помогаю Элси одеться и лечь удобно. Она прекрасно вела себя в течение осмотра и лишь сказала, что было «немного щекотно». Очень сомневаюсь. Я объясняю ей, что не заметил ничего подозрительного, и мы договариваемся наблюдать и ждать. На этом этапе дальнейшее обследование не требуется. Мы оба считаем, что в 99 лет некоторым проблемам лучше оставаться недиагностированными. Элси говорит, что, даже если у нее рак, не стоит знать об этом. Она уже не в том возрасте. Я уважаю ее позицию. В 99 лет рак ее переживет (скорее всего, она скончается от короткой острой болезни или старости).

Она предлагает мне чашку чая, и я с удовольствием соглашаюсь. Мы сидим вместе 10 минут, разговаривая о ее работе во время войны, о покойном муже Стэнли, чью фотографию она целует перед сном каждую ночь, и о том, что ей так и не удалось стать матерью. Я показываю фотографию Элис и Уильяма. Она светится от радости и обнимает меня, чтобы поздравить. Меня переполняют гордость за свою семью и тепло, исходящее от этой женщины. Именно поэтому мне нравится быть терапевтом, а именно моим типом терапевта. Вряд ли работа многих людей начинается с вагинального осмотра и заканчивается наблюдением за тем, как великолепная женщина, которой скоро исполнится 100 лет, искренне радуется, что кто-то заинтересовался ее жизнью. Жизнью, которая точно принесла ей много радости.

В 99 лет некоторым проблемам лучше оставаться недиагностированными.

Я думаю об Элис и Уильяме по пути в клинику. Наша совместная жизнь лежит впереди. Слезы счастья наполняют мои глаза.

Среда, 26 сентября (22:50)

Я кладу четыре педиатрических (детских) термометра на прилавок аптеки. Кассир смотрит на меня и спрашивает, какой из них я хочу купить. Я улыбаюсь, понимая, как прозвучит мой ответ.

«Все».

Мой тон говорит о том, что это и так очевидно. Какой молодец! Чего только не сделаешь ради любви. Пробивая термометры, кассир рекомендует мне обратиться к врачу, если я так переживаю за своего сына. Я киваю, достаю кредитную карту и говорю: «Я и есть врач». Видеть его снисходительную улыбку все равно что удариться костяшками о гравий. Мне хочется сказать, что я не переживаю, но вместо этого я продолжаю молчать, прекрасно понимая, что мои слова никак не вяжутся с тем, что я сейчас делаю в этой круглосуточной аптеке.

Еще час назад мы с Элис сидели на диване и наслаждались серией «Игры престолов». Уильям спал в колыбели, а рядом с ним лежала жуткая светящаяся овечка, имитирующая звуки матки (они должны успокаивать Уильяма). Дождаться не могу, когда у нее сядут батарейки. Затем Элис решила, что Уильям кажется горячим. В ту минуту приятному вечеру пришел конец. Битве Джона Сноу с Белым ходоком (и моему пиву) пришлось подождать. Это правда, что из-за любви ты готов делать то, что не сделал бы при иных обстоятельствах. Поэтому, когда Элис начала переживать, что у Уильяма температура, я пошел в ближайшую аптеку. Хотя я сказал: «Без проблем, любимая», мой внутренний голос кричал: «Ты что, издеваешься?»

В аптеке кассир порекомендовал мне обратиться к врачу, если я так переживаю за своего сына.

Вернувшись, я театрально раскрываю рюкзак и вываливаю на кухонный стол все четыре термометра, предлагая Элис выбрать тот, что ей больше понравится. Элис рассматривает все варианты. У нас есть термометр для измерения температуры в подмышечной впадине, на лбу, в ухе и инфракрасный (самый крутой). Уильям спокойно лежит и выглядит абсолютно здоровым. Все четыре термометра подтверждают, что он не просто выглядит так: у него абсолютно нормальная температура. Продолжать смотреть сериал уже поздно, поэтому я убираю термометры и иду в кровать вместе с Элис. Нам предстоит очередной ночной цикл, состоящий из кормления, сна и смены подгузников.

Я же говорил — любовь!

Четверг, 27 сентября

Это не любовь, а жестокость, ревность и трусость. Я еще не встречал мужа Натальи, но я уже знаю, что он мерзавец. Вместе с моей коллегой Сарой мы осторожно осматриваем и фотографируем ее синяки. Атмосфера в комнате тихая, холодная, неловкая. Мне тяжело оставаться профессионалом, когда Наталья говорит, что в этот раз он не хотел, чтобы так получилось. У меня внутри все сжимается от того, что она только сегодня набралась смелости рассказать о насилии, которое продолжается уже три года. Мы, сотрудники клиники, понятия о нем не имели.