Замечали вы, как один человек надолго погружается в обсуждение проблемы или события и не умеет остановиться? Он копает все глубже и глубже, пытаясь передать свои несравненные переживания, словно цель его — не отлепляться от собеседника, пока не докопает до невидимой основы, в существовании которой он и сам, быть может, не уверен. Откровенное и нескончаемое самоизлияние с новыми подробностями и новыми проявлениями доверия — забыв любые дела, забыв о времени, — он готов длить до бесконечности; либо из- за занятости собеседника, принятой за пренебрежение, впасть в крайность отрицания, возненавидеть и порвать с ним окончательно.
Другой человек подобно упругому мячику отпрыгивает от проблем и размышлений, и обсуждений, скользит мимо, употребляя обтекаемые слова, отводя глаза, не останавливаясь на месте, перемещаясь легко и с большой охотой с места на место, словно ради какой-то цели, но цель одна — не иметь никакой цели. И весь смысл его существования есть вот такая бесцельность, такое скольжение, ни к чему всерьез не прикасаясь, ни во что не погружаясь чувствами и рассудком, которые у него, конечно же имеются, но совсем другого качества и свойства.
И те и другие мне не по вкусу. Но на службе пусть уж лучше меня причисляют ко второй категории, лишь бы не ждали моих откровений и доверительных излияний.
Что касается мнения Ани обо мне — наиболее ценю и стараюсь оправдывать веру в мою искренность и открытость.
Мы с нею жили у бабушки. Кажется, никто не преследовал нас. Давешний киллер, встреченный мною по дороге на службу, пропал — как в воду канул.
Когда я узнал, что моя любимая забеременела, к чувству счастья замешалась изрядная порция тревоги за нее. Я сделался натуральным трусом — боялся отпустить ее утром на работу, мучило беспокойство в течение дня, и вечером бежал на Маросейку, запретив Ане выходить без меня на улицу.
Я помог ей надеть пальто, и мы отправились.
Промозглый декабрьский вечер за несколько дней до Нового года.
— Ты не усталая? Способна увидеться со своим родным папой?
— О… с удовольствием! Дядя Свет рассказал, что они с мамой чуть ли не поселились у него в редакции. Тебе от него что надо?
— Спешу поделиться новостью. Меня распирает.
— Со мной поделишься?
— Лучше тебе не знать. Как ты себя чувствуешь?
— Какой ты грубый. — Она притворно надулась. — Нехороший заяц.
— Заяц любит зайчиху. — Мы становились у автомата. Я набрал номер. Как ни странно, соединилось, и когда Борис Михайлович откликнулся, не отключилось.
Договорились, что едем к нему.
— И мама там? мама там? — Аня тормошила мою руку с трубкой.
— Да. Да. Поехали. — Спустились в метро.
— Он не сказал, что переселяются домой?
— Нет, Анечка. Ты слышала — мы почти не разговаривали. Сама спросишь сейчас.
— Ты никогда не сделаешь, как я прошу. Никогда!..
Может, ей душно в вагоне? Или накатила минутная волна?
Я тихонько притянул ее за плечи и провел ладонью по спине. Осторожно прикоснулся к нежной шее.
Она больше не капризничала.
Я обязан был заговорить о чем-то нейтральном, нераздражающем.
Народу было немного. Мы удобно встали у двери в закутке, с той стороны, где они не открываются.
— Лапа, ты знаешь, мой отец в восторге от Светозара Павловича. И от Валерия. Наладилось со здоровьем. Он теперь заделался стопроцентным вегетарианцем: мама говорит, что большой экономии нету. Кстати, если захочешь, можем жить у них. Совсем… или сколько хочешь.
— А армия?
— Новое законодательство позволяет не опасаться последствий.
— Правда, зайчик? — Она нежно прикоснулась пальцами к моей щеке. — Тогда поженимся официально… Правда, пора?
— Сейчас самое время. — Я засмеялся.
— Ты чего?
— Я счастлив, Анечка.
— Я подумала, ты надо мной.
— Лапонька, ты сделалась слишком подозрительная.
— Да. Ты прости меня. Я нехорошая. Ты — мое золото. За что мне такое счастье?
Конечно, не такой я дурак, чтобы объявить ей истинную причину — ее мгновенную женскую реакцию. Значит, она постоянно держала это в голове? Я был сконфужен. Несравненная девочка моя. Что мне оставалось? Поцеловать ее, и в ответ на ее поцелуй — поцеловать еще раз.
Она потерлась лицом у меня под подбородком. А я губами тронул лоб и волосы, родной запах размягчил мне сердце.
Какой-то тип уставился на нас. Я сделал вид, что не замечаю.
Когда выходили на нужной станции, я обнаружил его на ступеньках рядом с нами.
— Митя? Можно вас на одну минуту?..
Только теперь я вспомнил его:
— Здравствуйте, Семен Семенович, — сказал именно таким тоном, каким говорят благодетелю.
Остановились на площадке. Анечку оставили возле телефонного автомата. Вдвоем с ним отошли на несколько шагов, к противоположным перилам.