— Нет никакого Станислава Алексеевича!.. — Володя внимательно смотрел перед собой на скользкую, мерзлую дорогу. — Для вас он Станислав Алексеевич, для других Сидор Иванович или еще как-нибудь… Потом… он задвигается на задний план — и кричи до неба.
— Как так могло получиться?
— Элементарно. Бортанули. Надо было меня предупредить — я же не знал… Сейчас главное вытащить Анну Израилевну, дознаться, у кого она. Взаправду в милиции?
— Как это, Вова?
— А вот так это!.. Ч-черт!.. Лапушка, не паникуй, все нормально. Сейчас все узнаем.
— Часто у вас так… бортанули?..
— Бортают?.. Случается.
— Тоже участвуешь в таких бортаниях?
— Что ты… — не моргнув, отозвался Володя. — Меня не допустят. Я тихо-мирно… сижу на компьютере…
— Деньги пропали. Теперь меня убьют.
— Лапа… только через мой труп. Поживем еще… Есть ребята… Ясно, дружба дружбой — но задаром не отобьешься… Платить надо. Ладно, придумаем. — Остановив машину у светофора, он повернулся к Тане и заглянул вопросительно ей в лицо. — Что, ты никогда в своем концерне ничем не занималась?.. ни разу ни у кого не аферничали?
— Нет. Почему ты спрашиваешь?
— Дай поцелую… Я тебе верю… И ты мне верь. Но знай, лапушка, честно на Багамы или на сафари в Африку не ударишься.
— Я без этого проживу. Только зла никому не причинять.
— Хорошо! У меня долго не ржавеет. Откроем честный бизнес. Что скажешь?
— Все, что ты захочешь сделать, — и я хочу… Спасибо, слоник, что ты у меня есть.
— Тихо, тихо… дорога сраная…
— Не ругайся, пожалуйста, — попросила Таня, разнимая объятия.
— Слушаюсь, господин генералиссимус… Зовут афганцы новую студию открыть, цветные работы и такое прочее… Но придется три месяца куковать — без зарплаты. И еще платить за учебу: пойду на курсы, компьютерный дизайн освою.
— Хорошо, слоник.
— Правда?
— Да. Я — за.
— Спасибо тебе, — сказал Володя.
— За что, глупый?
— У меня, может, в первый раз в жизни родство душ. Я счастлив.
— Глупый мой. Хоть бы маму спасти, и плевать на все!.. Жизнь — главное.
— Да.
После разговора с соседкой поехали в отделение милиции. К двери Аннушки даже не приблизились — по требованию Володи.
Таня издали с тоской посмотрела на нее — это был ее дом с самого рождения.
— Иду брать их. Если, самое большее, через тридцать минут не выйду… — Он оставил ее в машине возле отделения. — Включай и езжай домой. Вот тебе номер телефона. Позвони Диме, скажи — Вову Жирного сцапали в этом отделении. Объясни, что ездили выручать твою маму, я один вошел. Дима все поймет, сделает как надо.
— Почему мне нельзя пойти с тобой?
— Нельзя.
— Почему?
— Ну, почемучка!.. Отпускай меня. А кто Диме сообщит? А? Вот сиди и действуй, как сказано. Пока!..
Более вескую причину он не назвал. Он хотел, чтобы руки были развязаны, — быть полностью раскованным. Ему предстояло сыграть сцену контуженного авторитета — море по колено — чеченский синдром — за спиной толпа десантников — граната из голенища, ложись!..
Так приблизительно и было проделано. Вначале в дежурной части его намеревались вытолкать за дверь, потом упрятать в КПЗ. А кончилось тем, что разговорились, выкурили по сигарете с дежурным капитаном — Володя, ясное дело, представился майором ВДВ, вернувшимся из Чечни, ветераном Афгана, одним из ближайших сподвижников Лебедя и Рохлина. И живот его, и жирные бока неопровержимо свидетельствовали в его пользу.
— Значит, резюмируем, — в небрежной позе развалясь на двух стульях, говорил Володя незаинтересованным тоном, так как будто зашел по дороге перекурить с хорошим человеком и слегка любопытствует просто от нечего делать: — Первое — старуху увезли все-таки ваши люди; не дикари какие. Это хорошо. Второе — по заданию, которое вам дали…
— Ну, что ты? Кто милиции может давать задания?
— Извини, капитан. По просьбе — моей фирмы. Моей. Еще лучше… Завтра я им разъясню ситуацию. Старуха мне нужна. Я за нее ручаюсь, беру на поруки. Понял?.. Но негоже ее на ночь оставить. Она, пожалуй, рехнется — старая. Ручаюсь, вреда не будет.
— Друг, не могу.
— Можешь.
— Дай договорить. Не могу, поскольку ты не назвал третье. Ее нет у нас. Увезли не к нам… С нею еще должны провести профилактику днем. А ночь посидит. Чтобы запомнила крепче…
— Повторяю. Она мне нужна. Сейчас. Любую услугу окажу в любой час дня и ночи. Широчайшие возможности. Друзей не забываю.
— Мне мой майор по жопе надает.
— Я тоже майор. Хотели уже подполковника вешать — но я их послал. С контузией… По рангу я здесь, в Москве, адекватен комдиву! Понял?.. Ладно, к делу! Отпускай со мной старуху. Твоему майору завтра разъясню ситуацию.
Привели, в конце концов, Аннушку, словно выключенную из жизни, с отрешенным взглядом, неуверенно передвигающую ноги. Она больше не плакала. Лицо было серое, задернутое пленкой высохших слез и потрясения такого сильного, что пережигает любые чувства и проявления.
Володю она словно не признала. Весь в целом облик ее наводил на грустное предположение, что старуха в прямом смысле рехнулась.