— Если бабушка узнает, что я потеряла сережку, у нее опять будет инфаркт, и она… она не переживет… — заключила она. — Ей и так плохо, она на уколах держится. Неизвестно еще, как этот инфаркт обернется — выздоровеет ли она. Ее совсем нельзя расстраивать. А что будет тогда с мамой, я боюсь и подумать. Ведь из-за сережек этих все и началось!
Красовский серьезно кивал. Они повернули назад, светили мобильниками, однако в траве ничего похожего на сережку не находилось. Танин мобильник зазвонил.
— Танечка! — это была мать. — Когда ты придешь? Уже поздно! Не встретить ли тебя? Мы с бабушкой не спим, ждем.
— Нет-нет, встречать не надо, я сама дойду. Меня Ленька Красовский проводит. — Таня старалась говорить спокойно. Слезы уже не текли, но краска с ресниц, конечно, размазалась. Она достала носовой платок и пудреницу. Стерла краску, сняла оставшуюся сережку…
До Таниного дома дошли молча.
— Знаешь, — сказал Ленька. — Я, пожалуй, еще пройду по парку, попробую ее найти. Теперь уже не спеша. Куда мне спешить? Я тебе позвоню, если найду.
Таня молча кивнула. Ничего он, конечно, не найдет. Как тут найдешь в траве?
На другой день Ленька не позвонил. Таня, собственно, и не ожидала. Он ведь говорил, что уезжает с утра в Москву. Если б нашел, наверно, позвонил бы хоть с дороги. Да он, скорее всего, и не искал. Так просто сказал, что поищет… из сочувствия сказал, все ж сокурсница…
Вчера вечером она открыла дверь своим ключом, быстренько проскользнула, крикнула, уже запершись в ванной, что все прекрасно, было весело, но она очень хочет спать — примет душ и ляжет. Мама с бабушкой ничего не заподозрили. Утром встала рано и пробежала путь от дома до ресторана, все ж немного надеясь, что при свете солнца найдет. Не нашла, конечно. Главное, чтобы бабушка не захотела на эти сережки посмотреть… Потом она что-нибудь придумает. Маме скажет, придумают, может, вместе. Хотя нет, маму нельзя впутывать, она и так себя считает виноватой в бабушкиной болезни, очень расстраивается. И что тут придумаешь? Вторая сережка тоже, как назло, куда-то подевалась. Да и к чему она одна-то… пиратская! Так размышляла Таня. И опять вспоминала, как они с Ленькой шли по парку, повторяла в памяти весь разговор, всю их пустую трепотню… И начинала улыбаться своим мыслям, грустно-грустно…
Прошла еще неделя. Анне Васильевне становилось лучше. Жизнь текла внешне спокойно, дети говорили при ней только о хорошем, а старуха всему верила. Днем внучка старательно развлекала ее или, сидя неподалеку, редактировала очередной биологический труд. От разговора про сережки Тане пока удавалось бабушку уводить. Ирина приходила вечером, вместе ужинали, бабушка уже могла сидеть за общим столом и даже заговаривала о возвращении домой. При этом Таня с Ириной незаметно переглядывались: после пережитого инфаркта Анна Васильевна все же изменилась, ее представления о жизни еще более отдалились от реальности. Сможет ли теперь бабушка жить одна? Там видно будет. А пока они старались, чтобы ей здесь было хорошо.
Таня вновь стала обзванивать школы в поисках работы. И однажды в одной школе, правда, расположенной далеко, в другом районе, ей сказали, что место биолога есть. Предупредили, что временное: уходит в декретный отпуск учительница, сколько будет «сидеть» с ребенком, пока не знает. Но, во всяком случае, несколько месяцев Таня поработает. А там видно будет. Она начала собираться в школу для знакомства с директором.
И вот тут случилось.
— Танечка, — сказала бабушка, оглядывая внучку. — Мне кажется, ты слишком скромно оделась. На директора надо произвести впечатление. Надо, чтобы он понял, что перед ним знающая себе цену молодая дама, специалист, а не просто девчонка. Почему бы тебе не надеть сережки? Ты будешь выглядеть солиднее, если наденешь дорогое украшение.
— Нет-нет, — Таня побледнела и заговорила быстро, — днем брильянты не носят, я читала. Это только для вечера, на особо торжественный случай подходит. Ой, я уже опаздываю, я побежала!
И она быстро выпорхнула за дверь, едва не позабыв сумочку с документами.
Выйдя из подъезда, остановилась посреди тротуара, отдышалась, подумала горько: «Сейчас пронесло! Но что будет дальше?» И тут зазвонил мобильник. «Красовский?!» — удивилась Таня. А в трубку сказала:
— Ленька, привет! Ты из Москвы, что ли, звонишь или уже в Поозерье?
— Я уже в Смоленске, причем около твоего дома. — Голос доносился не из телефона, а совсем рядом. Таня оглянулась, потому что кто-то тронул ее за плечо. Ленька!
— Как дела? — спросил он, как будто они расстались вчера.
— Нормально! Даже хорошо.
Тане было очень стыдно за свои жалобы и слезы при последней встрече. Как ужасно она тогда сорвалась — из-за сережки этой! Поэтому сейчас отвечала очень бодро, говорить она будет, конечно, только о хорошем. Сережка — это ерунда, так, нашло что-то тогда. И с бабушкой все нормально.
— На работу иду устраиваться, берут в школу! — добавила она быстро, чтобы Красовский не подумал, что она неудачница.