Дети

– Наши сыновья, – отвечает майор, и в голосе его – решительные нотки, – не живут с нами.

– Они живут в Берлине, – торопится жена ему на помощь, – но мы их видим нечасто. Трудно будет устроить им встречу с американским гостем.

– Трудно, но, может быть, все же возможно, – не успокаивается доктор.

Тонкие пальцы госпожи покраснели, словно на них плеснули вино из прозрачных рюмок. Лицо майора окаменело. Теперь – очередь доктора отступиться. Он человек мягкий, смятение собеседника смущает его самого, и он думает о том, что, может быть, ему пора встать и попрощаться. Ни к чему оставаться в этом серебряном гнезде и требовать, чтобы огорченные хозяева раскрыли сердца случайному гостю. Часы за спиной словно подтверждают его мысли. Проходит полчаса, и майор бросает взгляд на часы и саблю.

– Конечно, доктор Блум, – прокашливается майор, как бы пытаясь самого себя поддержать, – я и супруга моя понимаем, что молодого американского господина скорее интересуем не мы, а наши сыновья. Но, к сожалению, невозможно это сделать. Наш младший сын Гельмут, примерно такого же возраста, как Дики, вот уже скоро восемь лет как сидит в Бранденбургской тюрьме. Он осужден на пятнадцать лет за участие в политическом убийстве.

Майор говорит тихим голосом. Жена не спускает с него встревоженных глаз и, видя легкую дрожь, пробегающую по его лицу, говорит, как бы в его поддержку:

– Но только за участие в убийстве. Во время убийства он не присутствовал. Мой сын не убийца. – Она складывает руки на столе. Ощущение, что обращается она не к мужчинам, сидящим в гостиной, а напрямую к заточенному в Бранденбургском замке сыну.

Трудно выдержать безмолвие в гостиной, и хозяйка прерывает его низким негромким голосом:

– Но мы, я и мой муж, рады будем принять молодого господина. Давно мы ничего не слышали о наших венгерских родственниках и никого из них не видели. Последний раз встречались с ними в 1922. Это была первая семейная встреча после мировой войны. Мой муж и два наших сына участвовали в войне. Отцы и сыновья семейства Калл в Венгрии все воевали. Все ветви семьи Калл, и в Венгрии и в Пруссии, понесли ущерб. Наш сын Гельмут пошел в армию в шестнадцать лет. Он сбежал из дому, и мы не сумели его удержать. Товарищ нашего первенца, Иоахима, взял его в свое подразделение.

– Не подозревайте нас, доктор Блум, – неожиданно прерывает жену майор, – что из-за чересчур воинственной атмосферы наш сын стал таким. Это не так. Хотя я был майором, и все мои предки были военными, но сыновей наших мы не воспитывали в воинском духе.

– Никогда, никогда, – прижимает руки к груди жена, пытаясь продолжить свои слова, то ли в оправдание, то ли просто желая излить душу, – никогда мы не требовали от наших сыновей избрать военную карьеру. Иоахим этого вовсе не хотел. Ему повезло закончить еще до войны университет. Он – физик, серьезный и преуспевающий ученый. Но младший, Гельмут, сбежал из дома, потому что мы возражали против его ухода в армию в шестнадцать лет. За все годы войны он не прислал нам даже небольшой открытки, а после окончания войны он так и не вернулся к нам. Все наши усилия вернуть его были впустую. Он привязался к офицеру, товарищу Иоахима, вместе с ним пошел добровольцем воевать на Балканах. Тогда, в 1922, приехав в Венгрию, мы очень горевали по сыну. Венгерская ветвь семейства Калл тоже вышла из войны с ущербом. Дядя Дики, младший брат его отца, погиб. Мы остановились в доме его деда, человека надменного, владельца усадьбы недалеко от Будапешта. На этой прекрасной усадьбе многие годы устраивались семейные встречи. Усадьбу приобрел основатель семейства, в молодости взбунтовавшийся против своего отца-священника, перешедший в еврейство и поселившийся в Венгрии. Очевидно, доктор, этот бунтовщик привез с собой из Дрездена любовь к земле, к растениям и животным, и построил усадьбу как теплое и приятное семейное гнездо. Семейство Калл во всех поколениях хранило эту усадьбу. Дед Дики там жил последние свои годы. Старик очень страдал. Младший его сын не вернулся с войны, а первенец сменил религию и эмигрировал в Америку, и отец его тоже считал мертвым. Имя первенца запрещено было упоминать в доме, и недостаточно этих бед...

– Я должен тут упомянуть, доктор Блум, что в те годы премьер-министром Венгрии был Хорти, – прервал жену майор, считая, что она недостаточно уделяет внимания таким деталям, как политическое положение тех дней, – это он ввел юридическое положение – нумерус-клаузус.