Дети ада

— Не повторяйте мещанские сетования на жизнь, — возразила она. — Для многих жизнь стала гораздо лучше. Возьмите хотя бы Андрея? Кем бы он был при старом режиме? За старое цепляются одни дураки, ну еще пенсионеры и эти... бывшие партбоссы. А молодежь уже никогда не согласится в наше проклятое прошлое. Не единым же хлебом насущным жив человек?

— Но ведь ограбили десятки миллионов честных, работящих людей, — возразил Иван. — И они никогда не поддержат человеконенавистнические реформы, направленные на уничтожение людей! Жизнь дорожает... Правда, не для всех — для преступников она немного стоит. Теперь за деньги убивают. Самое страшное во всем, что происходит — это неудержимый рост преступности, уж я-то это знаю! И у меня создается убеждение, что правительство сознательно покровительствует ворам, бандитам, рэкетирам.

— Зачем им нужно это?

— Когда разгул преступности, люди меньше обращают внимания на политические игры правителей, на разграбление страны.

— Может, вы и правы, — довольно равнодушно согласилась она.

— Вы ведь знаете, какое у меня ремесло? — в его голосе проскользнула горечь. — Как же мне быть добрым, благородным? Уж если на то пошло, то, чем я сейчас занимаюсь, не назовешь благородным делом...

— А вы развернитесь у ближайшего светофора и отвезите меня в театр...

— К этой уродине Рыкуновой?

— Я у нее живу.

— И нравится?

— Я никогда не думала, что женщина может заменить мужчину, — призналась она. — Но Элеонора это умеет.

— Быть мужчиной?

— Занимаясь любовью с ней, я все больше убеждаюсь, какие вы, мужчины, эгоисты, себялюбцы, для вас главное — самим получить удовольствие...

— Старая песня! — усмехнулся Иван. — Многие женщины так говорят.

— Значит, много на свете таких мужчин, которые в первую очередь думают о себе, а не о женщине.

— Не надо всех мерить одним аршином, — вставил Рогожин. Его этот разговор забавлял: он не ожидал от Натали такой откровенности, даже скорее, бесстыдства. Она так же легко говорила о сексе, как о жизни вообще.

— Элеонора озабочена лишь тем, чтобы доставить мне самое утонченное удовольствие, на подобное не был способен ни один мужчина, которого я знала. Она так любит меня, мое тело, так ласкает, как меня не ласкал ни один мужчина... И я ей за это благодарна.

— И поэтому вы вышли на митинг сексуальных меньшинств с каким-то дурацким плакатом?

— Говорят, я выглядела потрясающе — оператор только меня и показывал — я даже не запомнила, что было написано на плакате, мне его всучила какая-то развязная девица с усиками. И сунула записку с домашним телефоном.

— И вы ей это позволили?

— Иван, пока я лишь прикоснулась к этому, когда-то запретному, миру, но боюсь, что это не мой мир.

— Слава Богу!

Она сбоку посмотрела на него, улыбнулась. Она вообще сегодня часто улыбалась. Там, на даче у Глобова, была более серьезной и недоступной.

— Вы не равнодушный человек. Это хорошо.

— Наташа, вам скоро надоест все это, — помолчав, сказал Иван. — Может, лучше от нее уйти сразу, пока не станет противно и муторно на душе. Любопытство свое вы удовлетворили.

— К кому уйти, к вам? Вы ведь женаты. У вас хорошенькая стройная жена с умными глазами. И она любит вас.

— Аня вот-вот родит, — сказал он.

— Вы думаете, что мне грозит одиночество, — продолжала она. — Наверное, но и рядом с чужим человеком, даже в толпе можно быть одинокой. Вам это не знакомо?

— Я пережил подобное.

— Знаете еще почему я ушла от Андрея? Он захотел от меня ребенка. Зачем он мне? С театром придется надолго распроститься, это выбьет из колеи не на один год. Да и просто я не могу представить себя мамой! Я же говорю вам, вы, мужчины, эгоисты. Как вы решили, так и должно быть. Что он хочет, привязать меня к себе ребенком?

— Он женится на вас, — вставил Иван.

— А я еще не уверена, что он будет мне хорошим мужем.

— В любом случае Глобов о ребенке уж позаботился бы.

— Я даже думать не желаю ни о каком ребенке, — отрезала она. — Кстати, Элеонора от меня этого не требует...

— Очень остроумно! — хмыкнул Иван.

— Послушайте, Иван, — лукаво произнесла она. — Вы ведь ничего толком не знаете о лесбиянской любви... Хотите посмотреть?

— Посмотреть? — опешил он. Руль вильнул в его руках — он объехал открытый люк на дороге.

— Можете даже принять участие, — продолжала она все в том же тоне. — Элеонора меня боготворит и ни в чем не откажет... Тело у нее молодое, гладкое. Я знаю, чего она добивается: сделать меня такой же как она сама, убежденной лесбиянкой, презирающей мужчин, но я такой никогда не стану... В одном вы правы, милый Иван, мне может скоро все надоесть. Я не могу полностью пренебречь мужчинами... — ее нежная рука с тонкими длинными пальцами и перламутровыми ногтями скользнула на колено Ивана. — Увезите меня куда-нибудь в укромное местечко, а, Ваня?..

«Боже мой! — замирая от ее прикосновения и чувствуя, что голова пошла кругом, подумал он. — Как может уживаться в ней золотоволосый ангел с глубокими синими глазами и развращенная дьяволица?..»

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

1