Дети ада

Горная местами с неглубокими выбоинами — следами разорвавшихся мин и снарядов — дорога огибала отвесную серую скалу с зубчатой вершиной, поросшую на выступах колючим кустарником, кое-где желто-розовыми всплесками мелькали в красноватой траве яркие головки цветов. Кеклики нехотя взлетали с шоссе, освобождая путь запыленной «Ниве». Высохшая мошка испещрила лобовое стекло. Солнце припекало крышу, заглядывало в боковое окно, заставляя сверкать никелированные защелки на дверях. Разомлевший Старейшина сидел рядом с Ревазом, держащимся обеими руками за черный руль. У обоих блестел пот на лицах, но настроение было приподнятое: благополучно миновали Ставропольский край, Грузию, Армению и Азербайджан, до их родного города Агдам осталось около пятидесяти километров. В Нагорном Карабахе дважды их останавливали вооруженные автоматами боевики в десантной форме, но перебросившись с земляками на родном наречии и получив от них несколько пачек фирменных сигарет, пропускали. Через Армению было ехать опаснее, армянские боевики, одетые точно также, смотрели на них более придирчиво, но и они не могли устоять против сигарет и баночного пива. Видели, что перед ними не вояки, а обыкновенные торгаши. В одном месте горной дороги они увидели в ущелье перевернутый «Камаз»: кабина смята, колеса как перебитые ноги цеплялись за низкорослый кустарник, рядом маслянисто блестела небольшая лужица. Пострадавших не видно. В другом месте мост был разрушен, пришлось осторожно рулить по деревянным кладям через узкую, но бурливую речушку.

— Все воюют, — заметил Старейшина Хамид. Он расстегнул на волосатой груди голубую безрукавку, но плоскую черную кепку не снял. Такая же кепка была и на Ревазе. Эти головные уборы как бы служили им пропусками, те кто останавливал тоже были в таких же гигантских кепках. Русские называли их «аэродромами».

— А нас не заставят землячки стрелять? — спросил Реваз сбавляя перед очередным витком серпантина скорость. Машина была хорошо отрегулирована, мотор работал ровно, не слышно стуков, скрипа, лишь покрышки гудели. Украденная «Нива» их ни разу не подвела, хотя преодолели уже не одну тысячу километров.

— Мы с тобой не боевики, у нас другая работа, — усмехнулся Старейшина. — Откупимся от вояк ружьями и патронами. Мне заказывали десяток охотничьих — я достал в Питере шесть, зато патронов везем больше тысячи. Я испугался, когда армяне хотели нас обыскать...

— Я сунул командиру пару тысяч, — ввернул Реваз. — Когда другие отвернулись.

— Коньяк, баночное пиво, сигареты, жвачка — лучший пропуск через горы, — заулыбался Хамид. — На всех границах выставили посты ГАИ, а в Россию въезд и выезд свободный... Лопухи эти русские! От них все вывозят подчистую, сбрасывают им подешевевшие рубли мешками, а им и мешок сахарного песка запрещают вывезти из пограничной республики!

— Больше всех стараются прибалты, — поддакнул Реваз. — Эти тысячами тонн вывозят цветные металлы. Вот где зарабатывают бабки!

— Бабки сваливают русским делашам, а металл продают за баксы, — солидно заметил Старейшина.

— Надо было взять с собой Лолу, — вздохнул Реваз. — Она бы нас в дороге обоих обслуживала...

— Аппетитная бабенка и не рвачка — что дашь, тем и довольна, — сказал Хамид. — Зачем ей ехать в горы, когда она и в Питере живет припеваючи? Я дал ее телефон Ахмету с Кузнечного рынка, пусть владеет. Не пропадать же добру?

— А что тебе дал Ахмет? — Реваз ругнул себя за несообразительность: мог бы тоже «продать» своим Лолу!

— Ахмет наш кореш, — строго заметил Старейшина.

— Когда в Питер-то вернемся? — помолчав, поинтересовался Реваз.

— Пусть все уляжется, позабудется, «Ниву» загоним, а там с товаром и нагрянем... Только сдается мне, дорогой, что у них там тоже вот-вот начнется заварушка! Больно уж русский народ разозлился: грабят их кому не лень, на глазах раздевают. И на нас смотрят косо. Наши землячки дерут с них на рынках три шкуры. Особенно наглеют перекупщики...

— А мы кто?

— У нас с тобой, дорогой Реваз, профиль широкий! — рассмеялся Хамид, чем ближе к дому, тем все больше он веселился. — Знаешь, кунак, после белых русских красоток как-то трудно будет привыкать к жене, она меня при свете к себе и в постель не подпускает!

— А моя Нана ничего, привыкла, — сказал Реваз. — Насмотрелась видеофильмов и раскрепостилась. Да и я ее кое-чему научил... — он хихикнул.

— По нашим мусульманским законам скоро наши женщины снова наденут паранджу, — сказал Старейшина. — По мне так и хорошо. Наши деды-прадеды были не глупее нас.

— Мы — не русские, своих жен держим в строгости, — снова поддакнул Реваз. — Я и не помню, чтобы в нашем районе какая-либо баба изменила мужу.

— Еще чего не хватало! — фыркнул Хамид. — За такие дела убивать надо.

— Что-то там на выступе мелькнуло, — сощурился Реваз, вглядываясь вдоль уходящей, казалось, в самое небо скалы. — Стекло или металл...

— Пост?

— Чего тогда прячутся? — пожал плечами Реваз.

— Достану сигареты и пиво, — собрал неглубокие морщины на загорелом лбу Хамид. — Сколько уже мы с тобой раздали? На пять-шесть тыщ, не меньше.