На примере Романовых русская история самым наглядным образом показала трагедию всей северной расы, разрыв и историческую битву ее земледельческого ядра с воинской кастой. Если Рюриковичи еще держались по инерции традиции, еще сородич не мог стать рабом, еще браки были родовыми, еще инородцы были кастой «неприкасаемых», даже разговаривать с ними можно было только через толмачей, немцы были просто «немые», просто никто, то Романовы пошли на полный разрыв. Главный удар нанес Никон, тоже инородец, по остаткам жреческой касты. Почему вдруг возник непримиримый Раскол, в сущности от не слишком принципиальных деталей, никак не затрагивающих основ иудо-христианства, почему так важно было поменять два пальца на три и крестный ход вести против Солнца, а не посолонь? Никонианству важно было иметь водораздел, чтобы окончательно разделаться с белым священством, по духу и генотипу еще связанному с белым жречеством Севера. Известно, что до реформы православие вобрало в себя не только свое самоназвание (славить «правь» – духовный мир предков), но и практически без изменений все обряды и праздники земледельцев-солнцепоклонников ведической Руси. Стремление Никона подвести православие под новогреческий эталон связывалось исключительно с Югом, всегда инстинктивно чуждым и враждебным. Староверы это последняя гармоника ведической Руси, и «старую Веру» можно понимать буквально. Символично, что староверы сохранили внешний и внутренний дух волхвов, они не бреются, не пьют, не курят, не блудят, как попы, и главное, они сохранили родовой инстинкт, родовую кровь, до сих пор в старообрядческом доме всякому инородцу, хоть русский, хоть православный, даже воду дадут в особой кружке, для «неприкасаемых». А уж смешивать кровь с такими всегда оставался смертным, родовым грехом. Замечательно, что староверы после Раскола во многом буквально вернулись к «старой вере», прежде всего они отказались от священничества, службу теперь ведет старший в роду, то есть глава рода и жрец, и вождь, и это корень иерархии Севера. Само поповское сословие оформилось на Руси именно после Раскола, этимология слова уже говорит о многом, она общая со старым русским «попа» («поставить на попа» – поставить кверху задом) и изначально было простым ругательством, презрительным названием новых служителей новой веры в языческой Руси и до новейшего времени сохранилось и в народном фольклоре, и в литературной классике, мягко говоря, неуважительное отношение к попу как личности и к поповству как сословию. Чего стоит одна русская примета, что встреча с монахом или священником не к добру [10] , вроде черной кошки, и даже не грех плюнуть три раза. И это на «жреца», высшую касту. Русский язык кругом велик и хорошее дело «попом» не назовет, и это было всегда и это сохранила и передала великому Пушкину (см. сказку «О попеи работнике его Балде») великая и простая русская крестьянка Арина Родионовна.
Далее, староверы отказались от монашества, самой страшной заразы, которую принесла на Север традиция Юга. Это добровольная, сознательная, зомбированная враждебным эргрегором, кастрация уже не духа, а самого тела. Здоровые носители крови, но дух которых повержен чужой верой, отказываются продолжать род, это ли не истребление Рода и преступление против него? Для земледельца, который может выжить только в роду, для солнцепоклонника, для духа Севера любовь свята, а род священен. Староверы сумели до последних времен сохранить еще старый, «языческий» культ семьи, культ детей, традицию рода. Староверы донесли до нас родовую память, ведь именно они уберегли от попов «Голубиную книгу», от них мы знаем наши былины и сказания, обрядовые песни и плачи, только их можно еще увидеть в настоящих северных кокошниках и сарафанах, и лишь от них можно услышать настоящую русскую, не московскую, не дворовую, речь. Как наследники северной Традиции, они не отказались от бороды, как продолжатели земледельческой цивилизации они сохранили женскую трехлучевую косу, древнейший, еще гиперборейский, символ пшеничного колоса и изобилия.
После Никона, который загнал староверов в леса и на место первой касты насадил поповство, пришел черед и второй касты, Петр окончательно вырубил из-под нее русский корень. Прежде всего, из-под царской власти. Дать имя, значит, дать жизнь, и наоборот. Назвав себя нерусской кличкой императора, Петр совершил символичный акт цареубийства, русского цареубийства. Все, что ни сделал Петр после возвращения с Запада, было символично, было подчинено определенной цели, и этой цели новый император добивался с какой-то нечеловеческой, дьявольской, и даже механической одержимостью. Словно некто в Европе завел в нем пружину, заложил цель и отправил обратно в Россию, дав ему в руки символический трехцветный атлантический флаг для новой России.