Читаем Дети Арктиды. Северные истоки Руси полностью

Очевидно, что если в самой шведской традиционной, народной культуре баня занимала бы хоть какое-то место, то и в королевскую голову вряд ли могло прийти подобное. Да дело и не в шведском короле, вся Европа не моется. Королева Испании Изабелла (конец XV в.) с гордостью признавалась, что за всю жизнь мылась всего два раза – при рождении и в день свадьбы, дочь французского короля погибла от вшивости, папа Климент VII и король Филипп II умирают от чесотки, английский герцог Норфолк покрылся гнойниками, все попросту отказывались мыться якобы из религиозных убеждений. На Руси тоже христианство, но русским попам не приходит в голову запрещать бани (хотя надо отдать им христианское должное, называют они их «поганым местом») и тем более мыться. Русские послы при дворе Людовика XIV писали, что их величество «смердит аки дикий зверь». Может поэтому русские цари, как пишет историк П. И. Страхов, имели обычай, встречая иноземных послов и гостей, вначале приглашать их в баню. Самих же русских по всей Европе считали варварами за то, что те ходили в баню, и извращенцами за то, что ходили как минимум раз в неделю. Впрочем, и у нас не без урода, и у нас был царь, который не любил мыться, не трудно догадаться, что это был «император» Петр, великий индоевропейский просветитель. Вспомним, как написал немец Олеарий после посещения Московии в 30-х годах XVII века, что русские узнали в Лжедмитрии чужестранца по тому, что он не любил бани. Петр кроме всех прочих европейских нововведений еще понадевал на русские головы парики, которые и были придуманы умными европейскими головами, чтобы спрятать немытые волосы и хоть как-то защитить их от вшей, для того-то их постоянно пудрили и душили. И именно Петр ввел значительные налоги на частные бани, а общественные вообще закрыл. Невероятно, но в Европе, где на чистоту смотрели с отвращением, вшей называли «божьими жемчужинами», и люди настолько отвыкли от водных процедур, что доктору Ф.Е. Бильцу в популярном учебнике медицины конца XIX (!) века приходилось уговаривать народ мыться. «Есть люди, которые, по правде говоря, не отваживаются купаться в реке или в ванне, ибо с самого детства никогда не входили в воду. Боязнь эта безосновательна, – писал Бильц в книге «Новое природное лечение». – После пятой или шестой ванны к этому можно привыкнуть…». Можно привыкнуть – к концу XIX века! Но дело совсем не в отсутствии «привычки», беда вся в том же стереотипе поведения скотовода-кочевника. За тысячелетние скитания по Евразии вода всегда оставалась большой проблемой и для его лошадей и скота, и как продолжение для него самого. Он не знал водных процедур, но по-своему он тоже «мылся», и у него была своя гигиена. Татаро-монголы ведь совсем не мылись, имеется в виду водой, но они обмазывали себя бараньим салом, а потом все тщательно соскабливали. Индоевропейцы были все-таки более прогрессивны, по крайней мере, европейская знать, кшатрии из кшатриев, натирали свое тело всякими благовонными маслами и мазями. Правда, в основе своем все эти масла и мази имели тот же расплавленный животный жир, сало, необязательно баранье, но в отличие от татар они не утруждали себя соскабливанием всего этого. Пахло не очень, и прогрессивный и просвещенный индоевропейский ум изобретает «кельнскую воду», одеколон, и тысячи других всевозможных духов. Именно индоевропеец и только индоевропеец мог сделать парфюмерию и косметику фундаментальной составляющей своей экономики. Примечательно, что вместе с парфюмерией появилась примерно в то же самое время при дворе Людовика XIV новая мода на «аристократическое грассирование», на гнусавый прононс, и есть подозрение, что мода вынужденная, что новые модники просто элементарно пальцами (или прищепками) зажимали себе нос или переходили к назализации звуков. Смысл и того, и другого в том, чтобы перекрыть носоглотку, носовое дыхание, что имеет только одно внятное объяснение – чтобы хоть как-то защититься от вони. Мода стала привычкой, привычка натурой, и это вполне может объяснить странный феномен «назализации» европейских языков, так резко отличающий их от славянских. Впрочем, у славянских языков тоже есть свой мини-феномен: в польском видим переход «р» в «ж» и даже в полувокализованное твердое «л», это можно списать на то, что именно Польша подверглась максимальному европейскому влиянию, это ее бесконечные разделы, ее почти римский католицизм и даже французский король на троне.

Перейти на страницу:

Все книги серии Славная Русь

Похожие книги

100 великих кладов
100 великих кладов

С глубокой древности тысячи людей мечтали найти настоящий клад, потрясающий воображение своей ценностью или общественной значимостью. В последние два столетия всё больше кладов попадает в руки профессиональных археологов, но среди нашедших клады есть и авантюристы, и просто случайные люди. Для одних находка крупного клада является выдающимся научным открытием, для других — обретением национальной или религиозной реликвии, а кому-то важна лишь рыночная стоимость обнаруженных сокровищ. Кто знает, сколько ещё нераскрытых загадок хранят недра земли, глубины морей и океанов? В историях о кладах подчас невозможно отличить правду от выдумки, а за отдельными ещё не найденными сокровищами тянется длинный кровавый след…Эта книга рассказывает о ста великих кладах всех времён и народов — реальных, легендарных и фантастических — от сокровищ Ура и Трои, золота скифов и фракийцев до призрачных богатств ордена тамплиеров, пиратов Карибского моря и запорожских казаков.

Андрей Юрьевич Низовский , Николай Николаевич Непомнящий

История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное