Читаем Дети Арктиды. Северные истоки Руси полностью

Индоевропеец не знал «текущей», проточной, воды, он не ощущал, что ее может быть много, он не оседал по берегам рек, он их лишь «пересекал», в реконструкции индоевропейского языка нет слова, означающего «плавать», но есть глагол «per» в значении «пересекать водную преграду», он даже не знал рыбу, не было ее в его словаре. И, разумеется, он не мог знать, что такое «мыльня, мовня», она же баня, он вообще не мог ничего сооружать на берегу реки, в исконно русском месте для русской бани. Он поил свой скот из корыта или чана, и оттуда все индоевропейские водные процедуры. Римские термы это по сути большой чан, потому и воду там не меняли, потому и Галлен не советовал ходить в термы со свежими ранами, ибо это часто приводило к гангрене.

Облагороженное корыто, ванна, чисто европейское изобретение, причем в начале своем вода в ней также не менялась, а лишь доливалась, и в ней не было даже донного слива, а душ, то есть проточная вода, стал применяться лишь в ХХ веке. Само английское «bath» в первоначальном значении «корыто», итальянское «bacino», французское «bassine» – «таз». Есть странная на русский взгляд мелочь во многих голливудских фильмах, когда герой или героиня вылезает намыленный из ванны и… вытирается полотенцем. Это не прокол сценариста или режиссера, это в подкорке и того и другого, видимо, с тех самых времен, когда намыливали себя жиром ли, маслом ли, салом ли, и далее обтирались либо скоблились.

До сих пор «чисто английское» – раковина с затычкой и манера мыться не под струей воды, а из фарфорового «тазика». Надо ли говорить, что в России на такой хитроумный «аглицкий манер» желающих мыться мало, но у нас тоже есть свое, «чисто русское» – рукомойник, до сих пор популярный дачный умывальник с пимпочкой. Разница между английским умывальником и русским рукомойником в разнице стоячей и проточной воды, в пропасти мертвой и живой воды, в разрыве стереотипов поведения оседлой жизни земледельца и кочевнической скотовода.

Такой же системный разрыв и в отношении к стихии огня. Русская печь также уникальна в индоевропейском мире, как и русская баня, уникальна своей фундаментальностью. Она не только грела и кормила, на ней спали и в ней даже мылись. Русская печь свободно вмещала внутри двоих взрослых, а наверху спали четверо, это было фундаментальное сооружение и в пространстве, и во времени, на ней рождалось и умирало не одно поколение, изба сгнивала меняли венцы, изба сгорала, строили новую, но печь стояла. Очевидно, что такое сооружение мог позволить себе только земледелец, крепко привязанный к земле, месту, пространству, к Традиции [20] . Русская печь, возможно, есть самое «традиционное», непоколебимое в земледельческой традиции.

Индоевропеец не знал и не мог знать ничего подобного, в его кочевой жизни годился только открытый очаг, самый примитивный и самый мобильный огонь еще со времен неандертальцев. Для индоевропейца открытый очаг тоже есть свое самое «традиционное», которое он пронес сквозь века и сохранил до сих пор в своем любимом камине, все тот же походный костер, но в камне и с трубой, непременный атрибут любого мало-мальски приличного европейского или американского дома. Даже огромные средневековые замки и королевские дворцы отапливались только очагами или каминами, тогда как Зимний дворец отапливался печами. В России камин, конечно, знали, но это было очередное дворянское подражание своим старшим индоевропейским братьям. Современная мода на походные костры – лишь очередная европейская новомодная блажь и больше для антуража, декора, чем для пользы.

Традиция огня это еще и традиция пищи, очаг идеально подходит, чтобы жарить, коптить мясо, что есть определяющее в культуре питания скотовода, русская печь может лишь варить, парить, томить «щи да кашу, пищу нашу». В русском языке нет слова, прямо соответствующего немецкому «braten», английскому «fry» или «grill», первоначально «жарить» означало печь на жару, но никак не на открытом огне. Растительная и молочная пища вообще не терпит жарки, и жареная картошка это тоже чисто европейское изобретение, в России картошку только варили или запекали, жарить научились только тогда, когда появились керосинки, газовые плиты, тоже все чисто индоевропейские изобретения.

Перейти на страницу:

Все книги серии Славная Русь

Похожие книги

100 великих кладов
100 великих кладов

С глубокой древности тысячи людей мечтали найти настоящий клад, потрясающий воображение своей ценностью или общественной значимостью. В последние два столетия всё больше кладов попадает в руки профессиональных археологов, но среди нашедших клады есть и авантюристы, и просто случайные люди. Для одних находка крупного клада является выдающимся научным открытием, для других — обретением национальной или религиозной реликвии, а кому-то важна лишь рыночная стоимость обнаруженных сокровищ. Кто знает, сколько ещё нераскрытых загадок хранят недра земли, глубины морей и океанов? В историях о кладах подчас невозможно отличить правду от выдумки, а за отдельными ещё не найденными сокровищами тянется длинный кровавый след…Эта книга рассказывает о ста великих кладах всех времён и народов — реальных, легендарных и фантастических — от сокровищ Ура и Трои, золота скифов и фракийцев до призрачных богатств ордена тамплиеров, пиратов Карибского моря и запорожских казаков.

Андрей Юрьевич Низовский , Николай Николаевич Непомнящий

История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное