Дети августа

«И охота вам кормить тупого дауна? Он за свою жизнь столько не вырастит, сколько за неделю сожрет», — как-то раз сказал им Гриша-старьевщик, пьянчуга и хам, каких в деревне больше не было.

Хотя сам-то он земли ни разу не пахал, а занимался тем, что выискивал в развалинах редкие вещи — швейные иглы, лампочки, инструменты, грузил их в свою тележку из супермаркета «Оптима» и вез к себе домой. Так делали многие. Но только Гришка додумался до большего. Холодной зимой, когда никто не пойдет сам искать замену, он впаривал эти запасы людям втридорога — за еду.

Отец тогда без слов разбил болтуну нос и выбил по зубу с каждой стороны. За то, что «не следит за базаром». А чуть позже бог, который бережет только тех, кто убогий не по своей вине, спросил с него еще строже. Гришка то ли слишком много принял на грудь, то ли заснул в неудачном месте и отморозил часть носа. Характер его от этого еще больше испортился. Напившись, он крыл четырехэтажным матом и себя, и всех встречных, а на его лицо с «огрызком» было страшно смотреть.

Но если не считать Старьевщика, в основном люди Гошу любили. Дауном он, конечно, не был — Сашка знал, как выглядят люди с «симптомом дауна», потому что у них в деревне раньше был такой мальчишка, Петюня-Дурачок. Был он толстый, рыхлый и хилый, лицо у него было как у китайца, а еще он постоянно улыбался всем слюнявой улыбкой. Умер от сердечной болезни в двенадцать лет. Дед говорил, что у него внутри была лишняя хромосома. Это такая палочка, вроде жилы, но крохотная. Но, мол, у остальных тоже могли быть другие, неизвестные палочки, до поры скрытые: «А какие у нас дефекты в генотипе — не скажут даже святые Резерфорд с Оппенгеймером». Пока Петька был жив, он пытался работать, выращивал рассаду, кормил кур в птичнике, хотя его часто мучили боли в спине, одышка и он очень быстро уставал. Туго соображал и вел себя часто как пятилетний, но был очень добрый.

«Даун» — это от английского слова «внизу», потому что они болезнью пришибленные, деловито отмечал для себя Сашка. Английскому языку его эпизодически учил дед, хоть все и говорили, что глупее траты времени не придумаешь.

Сколько Младший себя помнил, у них в деревне было принято относиться как к людям ко всем, кто ходил на двух ногах и не был курицей. Даже если у человека на одной руке четыре пальца вместе срослись, будто он в варежке. Такой парень, теперь уже взрослый мужик Саня Волков по кличке Колотун, по сию пору здравствовал, хоть и девушки за него замуж идти не соглашались.

В Заринске… там вроде бы было иначе. Товарищ Богданов говорил, что любые мутации, изменения тела или души — суть знаки Диавола. Даже крупные родимые пятна и пучки волос не там, где надо. Или, наоборот, большие залысины, которые в деревне были даже у многих детей. И вода в голове, и шишки на теле, и искривленные кости, и большие язвы на коже. Даже падучая болезнь или дерганье конечностей. Получалось, что почти все в Прокопе были порождениями сатаны. Может, поэтому правитель и приезжал к ним так редко. Говорили, что детей, родившихся с сильными дефектами, в Заринске умертвляли.

Дядя Гоша был тоже с дефектом. Он был не умнее этого Петюньки, но с самого детства сильный и здоровый. Мышцы у него были как из железа, в обхвате он был как бочка, в которой квасили капусту. А роста такого, что, входя в любую дверь, наклонялся и часто стукался макушкой о потолочные балки. Нрава он был тоже доброго и даже пытался работать в меру своего соображения. Помогал ухаживать за скотиной. Присматривал за стадом на выпасе — даже не пастухом, а подпаском, потому что за ним самим нужен был присмотр не меньше, чем за коровами. Выполнял подсобные работы: подай-принеси. Лопатой мог покидать, если ему грамотно втолковать — что и куда. Да еще иногда играл на дудочке, которую выстругал ему кто-то много лет назад. Хорошо играл — заслушаться можно. Но это было единственное, что он умел делать, как следует.

Ему уже было за сорок, но лицо оставалось гладкое, и даже лоб без единой морщинки. «Это потому что он только жрет, спит и баклуши бьет», — говорила мама, хоть она дядю Гошу и жалела, даром что он был ей не родная кровь.

Разговаривал Гоша плохо, хуже малого ребенка. Но так как у них в деревне академиков не водилось, выделялся он не речью, а ребячьей наивностью. Рассказывали, что он долго верил, что луна и солнце — это большие лампочки и где-то за краем света есть для них выключатели. И даже идти искать их хотел.

Да еще глаза у него были странные. Не то пустые, не то бездонные, то ли детские, то ли древние. И заметно это было только тогда, когда он поворачивал их на вас. Лоб у него был непомерно широкий и высокий, из-за чего голова казалась огромной. Но под этим лбом, как говорила бабушка, «пустота и уши на веревочке»

Белая дверь бабушкиной комнаты была закрыта, значит, она спала. Сашка очень надеялся, что ей станет лучше, но, похоже, остальные в это уже не верили.