Дети Азии. Часть 3 «Океан»

Какой год на дворе? Я ушел от него в конце 1903. Подключив все свои связи, я понял, что Врубель вновь попал в психиатрическую лечебницу, а на календаре стоял 1910 год. Я пробрался в клинику доктора Усольцева, по запаху найдя нужную палату. Войдя в нее, я увидел человека, который изменился до неузнаваемости. Болезнь скосила его, выпитала все соки, гасила и гасила огонек внутри. Он стоял под открытой форточкой, бесцельно смотря вдаль. Его красное лицо выдавало прогрессирующую горячку.

– Что вы делаете?! – закричал я. – Закройте форточку! Вы и так больны.

Я с силой захлопнул ее.

– Кто здесь? – спросил он не своим голосом.

– Я… Вы не узнаете меня?! Вы нарисовали мои глаза на вашем «Демоне».

– Я не вижу тебя. Уходи.

Затем он стал говорить что-то несвязное, видимо, пребывал в бреду. Он ослеп… Он больше не мог творить. Он не мог жить… Я опоздал. Я хотел помочь ему, но он стал прогонять меня. Я вышел, будто задыхаясь. Я потерял единственного человека, который мог бы понять меня. Я брел по мартовской грязи, слушая, как солнечные лучи бьют по колоколам и всматриваясь в ветер на куполах.

Врубель умер 1 апреля 1910 года. Его шедевр, о котором он говорил, под названием «Шестикрылый серафим» уже давно был завершен. Я увидел его, но он, на удивление, совсем не понравился мне. Я глубоко вздохнул и побрел дальше. Очередная рана на душе затягивалась, а время продолжало свой бег.

Охота за мной началась очень быстро – боги спохватились и созвали масштабное собрание, где каждый, изнывая от волнения, стал предлагать варианты по устранению их врага номер один. Если бы они знали, как убить меня, то я бы сам пришел и, умоляя, рухнул перед Юй-ди на колени. Но они понятия не имели, как сделать это. Еще в древности они изощрялись всеми безумными способами, но в итоге лишь разожгли во мне адскую злобу, которая испепелила всех и каждого.

Я знал, что они строят планы о том, как и куда заточить меня. Вечная тюрьма было бы худшим исходом. Даже на свободе, когда мне была предоставлена вся Вселенная, я чувствовал себя птицей, запертой в клетке, и с каждой минутой все больше задыхался. В заточении я бы сошел с ума, мои мучения умножились бы на число звезд в ночном небе.

Я знал, что они не могли схватить меня и одолеть, но сгорал от любопытства и хотел узнать, что же они придумают на этот раз. Когда они узнали, что я собрался искать лекарство от вечности под названием «любовь», они решили подослать ко мне подставную девушку-демона. Дохлый номер, на что они надеялись? Я сразу же вычислил обман, подыграл, заманил, заставил показать свое истинное обличие, а потом утопил ее в ледяной февральской воде с криком «передавай привет своему императору!».

Наверное, хорошо, что я нажал на спусковой крючок и выпустил на себя небесную свору. Мне нравилось жить в окружении постоянных ловушек. В сражениях я мог излить злобу, а эту энергию затем направить на созидание и общение с людьми.

Спустя продолжительное время я заметил, что история циклична, а с каждым циклом время как будто ускорялось, словно на новом витке спирали ей давали божественный пинок. Лица людей мелькали передо мной в нескончаемом потоке. Я стал путать имена ученых, политиков и девушек, с которыми знакомился и даже на какое-то время сближался. Им нравилось разгадывать меня, а мне нравилось наблюдать за ними. Я не могу сказать, что делал это бездушно и отстраненно, ведь я вкладывался в наше общение, дарил эмоции и иногда покровительствовал. Я помогал, если их мотивы шли от чистого сердца. Они боялись меня, но уважали, а я смеялся над ними, но ценил.

Век моего «поиска любви и созидания» закончился, осталась лишь привычка искать в людях что-то интересное. Каждый раз мне казалось, что я находил клад, пока не утыкался в мелкое дно, под которым была лишь пустота. Все люди так походили друг на друга, их истории, которые они рассказывали и писали, нанизывались на одну и ту же нитку. Но я одинаково грустил по ним, когда лишался. Они покидали меня, оставляя одного. «Неужели это проклятье», – думал я. Я не понимал, почему все, кто был рядом со мной, уходили раньше времени.

Мне запомнилась одна девушка из Англии, то был 1879 год. У нее была семья: сын и муж. Как же ее звали? Я не помню, я совсем не запоминал имен. Мне тогда хотелось добиться чистейшего произношения на английском. Она работала учительницей и могла помочь мне. Сначала она сторонилась меня, но я смог по щелчку пальцев заслужить ее доверие. Она нравилась мне своей скромностью и живым умом.

Она не питала любви к мужу, но оставалась верна ему, даже заботилась о нем больше, чем о себе. В какой-то момент я отчетливо видел огонь в глубине ее глаз, но она не разожгла его и не вынула на поверхность, чтобы отдать мне. За это я уважал ее и помогал во всем, хоть и жалел. Она находила мне учебники и при встрече все пыталась узнать, откуда я родом. Но каждый раз я уходил от ответа и ласково улыбался ей, делая вид, что не понимаю. Она видела мою ложь, но не смела продолжать и настаивать.