Дети богов

Я опустил катану и отступил. Иамен поднял голову. Посмотрел на меня. Даже отвращения не было в его взгляде, даже ненависти, только усталость и огромное сожаление.

– Какой же вы, Ингве, все-таки бесхребетный червяк.

– Да уж, до вашего хитинового панциря мне далеко, – огрызнулся я, чисто по инерции.

Я бросил катану и отошел к лежащему среди камней Тирфингу. Сел, подтянул к подбородку колени.

Иамен перекатился на спину и лег, опираясь затылком об исчерканный им кусок песчаника.

– Надеюсь, – сказал он после минутного молчания, – у вас хотя бы хватит мозгов не тащить меня из ущелья, когда я потеряю сознание. Потому что Страж нас пропустил, и дальнейшее не в его власти, а притащите вы в мир совершенно другое…

– Можете не объяснять.

– Если могу не объяснять, что же вы еще сидите? По батюшке моему соскучились?

– Ага. Горю желанием с ним пообщаться. Особенно за жестянку с ваксой.

Иамен к мои бредням не прислушивался. Он смотрел в небо.

– Будет дождь.

– Что?

– Дождь, Ингве, дождь. Странно…

Что именно странно, он не пояснил. Зато неожиданно спросил:

– Так вы любите киноцитаты?

– А?

– Опознайте.

Все это время мы общались по-русски, но сейчас Иамен вдруг перешел на английский. И сказал, глядя в набухшее дождем и все никак не могущее разродиться небо:

– I've seen things you people wouldn't believe. Attack ships on fire off the shoulder of Orion. I watched C-beams glitter in the darkness at Tan Hauser Gate. All those moments will be lost in time like tears in rain. Time to die[12].

– Рой Батти, «Бегущий по лезвию», – автоматически ответил я.

– Молодец, угадали.

Это были его последние слова.

Я сидел и ждал. В груди осталась одна пустота. Не было даже злости, которая как раз сейчас очень бы мне пригодилась. Я сидел и старательно взвинчивал себя. «Ты все у меня украл, сволочь, ты: родину, дом, Марусю»… Да нет. Ничего он у меня не крал. Я все разбазарил сам.

По-счастью, ждать мне пришлось недолго.

Ничего особенно не изменилось. Ну, исчезла седина. Чуть посветлели уставившиеся в небо глаза. Может, все это издержки предгрозового освещения.

А обещанный некромантом дождь все не начинался.

Эрлик Черный подобрал катану и встал.

Склонив голову к плечу, тюремщик внимательно посмотрел на меня. Я смотрел на него. Злость не приходила.

Владыка Мертвых убрал катану в ножны и сказал:

– К-72563, ваш приговор аннулируется. Вы свободны.

Он развернулся и пошел прочь. Пошел даже не к выходу из ущелья, что могло бы меня наконец расшевелить. Эрлик двинулся обратно, в по праву принадлежащее ему царство.

И только тогда я разогнул колени. Подобрал Тирфинг. Сомкнул пальцы на золотой рукояти меча. Поднялся на ноги. И сказал уходящему в спину:

– Эрлик Владыка Мертвых. Я, Ингве сын Драупнира, князь Свартальфхейма, вызываю тебя на поединок.

Он остановился. Некоторое время постоял недвижно. Медленно развернулся. И с жалостью – да, Хель побери, с жалостью! – поглядел на меня.

– Вот как. Здорово мой сын вас окрутил.

– Он не ваш сын, – тихо и зло ответил я.

– Мой, К-72563, мой. Моя плоть и кровь. Только он намного сильнее и страшнее меня. Я бы вас просто сожрал. Быстро. А он будет вас жрать долго, и вы еще будете при этом голосить от радости…

Да он меня и так уже почти что сожрал, мог бы ответить я. Радости, правда, нету.

Вместо ответа я наконец-то вытянул Тирфинг из ножен. Честно – я наполовину ожидал, что меч рассыпется у меня в пальцах грудой трухи. Нет. Не рассыпался. Дедовский клинок, светлая полоса стали в моей руке, самое светлое, что было в этих мертвых горах – кроме взгляда их владыки.

Эрлик смотрел на меня прозрачными глазами.

– Подумайте еще раз, К-72563. Кем бы вы его не считали, он мой. Он – это я. И поэтому, независимо от исхода придуманного вами дурацкого поединка, войну вы уже проиграли…

В ответ я хрипло расхохотался, и расхохоталась в моей руке древняя колдовская сталь. И в этот миг небо прорвалось столь долго собиравшимся ливнем.

Никакой особой чести не было в этой схватке, и уж точно никакой красоты. Мы скользили в грязи, которая потоками рушилась с отвесных склонов. Я пару раз падал. Он, удивительно, тоже. Когда я падал, он пытался меня достать. Я уворачивался, и ржавое лезвие полосовало воду. Когда падал он, все повторялось в обратном порядке. Нас обоих слепил дождь. Эрлик фехтовал лучше меня, но намного хуже Иамена. Он был слишком уверен в своих силах Он пытался играть. Я, напротив, совсем не был уверен, но на моей стороне оказалось прекрасное безразличие к собственной участи. Мой приговор аннулировали. Я был свободен жить – или умирать, неважно. Все было неважно под этой грозой, в ущелье, чьи стены тысячекратно отражали громовые раскаты. При каждой вспышке молний я восторженно орал, уклоняясь от его выпадов. Я плясал под дождем, стряхивая капли и мокрые волосы с лица. Когда наши клинки скрещивались, ржавая катана жалобно дребезжала. А Тирфинг? Убийца Тирфинг, истосковавшийся по настоящей схватке – он пел. И с каждым ударом лицо моего противника, то, что видно было под коркой рыжей грязи, корежил все более человеческий страх.