Дети богов

— Он не ваш сын, — тихо и зло ответил я.

— Мой, К‑72563, мой. Моя плоть и кровь. Только он намного сильнее и страшнее меня. Я бы вас просто сожрал. Быстро. А он будет вас жрать долго, и вы еще будете при этом голосить от радости…

Да он меня и так уже почти что сожрал, мог бы ответить я. Радости, правда, нету.

Вместо ответа я наконец‑то вытянул Тирфинг из ножен. Честно — я наполовину ожидал, что меч рассыпется у меня в пальцах грудой трухи. Нет. Не рассыпался.

Эрлик Черный смотрел на меня прозрачными глазами.

— Подумайте еще раз, К‑72563. Кем бы вы его не считали, он мой. И поэтому, независимо от исхода придуманного вами дурацкого поединка, войну вы уже проиграли…

В ответ я хрипло расхохотался, и расхохоталась в моей руке древняя колдовская сталь. И в этот миг небо прорвалось столь долго собиравшимся ливнем.

Никакой особой чести не было в этой схватке, и уж точно никакой красоты. Мы скользили в грязи, которая потоками рушилась с отвесных склонов. Я пару раз падал. Он, удивительно, тоже. Когда я падал, он пытался меня достать. Я уворачивался, и ржавое лезвие полосовало воду. Когда падал он, все повторялось в обратном порядке. Нас обоих слепил дождь. Эрлик фехтовал лучше меня, но намного хуже Иамена. Он был слишком уверен в своих силах Он пытался играть. Я, напротив, совсем не был уверен, но на моей стороне оказалось прекрасное безразличие к собственной участи. Мой приговор аннулировали. Я был свободен жить — или умирать, неважно. Все было неважно под этой грозой, в ущелье, чьи стены тысячекратно отражали громовые раскаты. При каждой вспышке молний я восторженно орал, уклоняясь от его выпадов. Я плясал под дождем, стряхивая капли и мокрые волосы с лица. Когда наши клинки скрещивались, ржавая катана жалобно дребезжала. А Тирфинг? Убийца Тирфинг, истосковавшийся по настоящей схватке — он пел. И с каждым ударом лицо моего противника, то, что видно было под коркой рыжей грязи, корежил все более человеческий страх.

Наконец он ушел в сплошные защиты, и в одной, верхней, мне удалось его подловить. Отражая мой выпад, Эрлик слишком высоко завел руку с катаной — и, крутанувшись, я просто и бесхитростно заехал ему локтем по зубам. Он мешком свалился в лужу. Надо же, оказывается, и эта мертвецкая тварь может потерять сознание. Из разбитого носа Владыки потекла черная кровь. Тирфинг задрожал в моей руке. Трифинг звенел предвкушением — никогда не вытаскивай Меч‑Демон из ножен, если не собираешься кого‑то убить, иначе оружие обернется против тебя.

— Пасть закрой. — сказал я Тирфингу. — А то оставлю здесь навсегда.

Меч так рассвирипел, что где‑то с секунду я ожидал удара. И все же удара не последовало. Тогда я отшвырнул клинок прочь и упал на колени рядом с… рядом с тем, кто лежал в грязи. Даже мысленно я не решался назвать его Эрликом, потому что это значило бы, что я признал собственное поражение.

Я тряс его за плечи. Я хлопал его по щекам. Я орал: «Иамен, очнитесь!». Я плескал в его лицо смешанной с глиной водой — хотя все вокруг и так было мокрее мокрого. Я даже пытался воспользоваться зажигалкой, но она совершенно отсырела, и подпалить некроманту пятки мне, к сожалению, не удалось.

Иамен не приходил в себя. Одно хорошо — не приходил в себя и его черный двойник. Не знаю, что у них там внутри происходило. Вполне возможно, что схватка почище нашего короткого поединка. Может быть, ничего. Наконец, совершенно отчаявшись, я вцепился ему в плечи и заорал в перемазанное грязью и кровью лицо:

Погляди‑ка, Грег, как глаза черны,
У моей луны, у твоей луны.
Слушай, сучий сын, как поет она —
Не моя луна, не твоя луна…

Я досказал почти все стихотворение, я сорвал голос, перекрикивая плеск ливня и рев селевых потоков, когда снизу слабо прозвучало:

— Заткнитесь, Ингве. Декламатор вы отвратительный, а заклятие на меня все равно не подействует…

— К‑какое заклятие? — простучал зубами я.

Только сейчас я заметил, как резко похолодало. Меня колотило. Промокшую и прилипшую к телу одежду насквозь продувало ледяным ветром.

— Ингве, — улыбнулся спасенный мной человек, — вы или дурак, или прикидываетесь. Первые два четверостишия — это же беллетризованный призыв некроманта.

Вот тут я плюхнулся на задницу и долго‑долго молчал. Так долго, что, по всему, дождю следовало бы кончиться, а в промытом небе заиграть радугам. Однако никаких радуг не состоялось. Последние капли съела быстро высыхающая земля, и опять наползли рыжие рваные тучи.

Некромант, между тем, едва очухавшись, ухватился за свою возлюбленную катану. Нет, ржавчина никуда не делась. Но под ней, под уродливой бурой коростой, уверенно посверкивало серебро.