Дети богов

Почему я его спас? Почему не предоставил пауку сожрать паука, личинке закусить личинкой? Я не знаю. Не из благодарности. Какая, Хель, благодарность? Он засадил меня в эту яму, он и вытащил, невеликий подвиг. Не из жалости. Он добился‑таки своего — я его не жалел. Не из дружеских чувств, не из долга. Даже не от восхищения его проклятым мужеством, хотя, пожалуй, это ближе всего к истине. А самый простой и правдивый ответ: не из‑за чего. Из‑за того же, что заставляло Нили плести кукол из черного тростника, растущего по берегам озера Хиддальмирр, и раздаривать игрушки детям. Из‑за того, чего сам Иамен не видел в упор, не знал и не желал знать.

Оставшуюся часть дороги: последние метры по ущелью и спуск в долину — мы проделали в молчании. Один раз некромант спросил, не хочу ли я вернуть ему меч. В ответ я предложил Иамену отправиться обратно в царство его папаши. Он поинтересовался, цитирую, «чем вам так дорога эта чертова железяка». Я ответил, что это законное имущество моего клана, откованное моим дедом и принадлежащее мне по праву. Он спросил, с каких это пор Дьюрин стал моим дедом. Мне сильно захотелось прояснить это обстоятельство при помощи удара в челюсть, но нехорошо бить слабого. Впрочем, некромант оправлялся быстро. Шел, правда, пошатываясь, но вполне самостоятельно. Говорят, у членистоногих высокая способность к регенерации.

В долине, совсем недалеко от того места, где мы выбрались из ущелья, стоял типи. Или вигвам. А, в общем, большая, длинная палатка, крытая бизоньими шкурами. Из отверстия в крыше валил синий дым.

Когда мы подошли к палатке на расстояние крика, Иамен приложил руки ко рту и заорал: «Оззи, старая сволочь, это мы, Ингве и я. Не плюйся в нас паутиной» И добавил что‑то на незнакомом мне наречии, то ли дакота, то ли сиу. Плеваться в нас паутиной не стали.

Иамен откинул полог и пропустил меня вперед. В вигваме было дымно. Вдоль стен тянулись то ли нары, то ли лежанки, крытые волчьими шкурами. Еще больше шкур свисало с потолка, перемежаясь пучками сухих трав и кореньев. На одной из лежанок валялись лук, колчан со стрелами и древний, но тщательно отполированный мушкет. Волчьи шкуры настороженно косились на меня пустыми дырами глаз. В центре палатки, в сложенном из покрытых копотью камней очаге, горел небольшой костерок. У костерка сидел уже знакомый мне маленький индеец, и здесь не расставшийся с желтым цилиндром.

Увидев Иамена, он вскочил и приветствовал некроманта вежливым поднятием шляпы. На меня паучара даже не посмотрел. Они с Иаменом отошли в угол палатки и принялись вполголоса о чем‑то совещаться. Я не прислушивался. Я шлепнулся на земляной пол у костерка и закрыл глаза. С левым, впрочем, вышла незадачка: поврежденное веко никак до конца на глаз не натягивалось, и пришлось мне прикрыть лицо руками. От дыма и сильного травяного запаха кружилась голова.

Когда я вновь огляделся, оказалось, что Иамен сидит рядом со мной в своей обычной позе, подогнув колени. Паучара возился под потолком, сплетая какую‑то сложную сетку.

— Тут‑то нас и съедят, — мрачно сказал я, ни к кому особенно не обращаясь.

— Это вряд ли, — отозвался Иамен. — Вы спали? Спите дальше.

Но спать мне как‑то резко расхотелось. Между тем паук сполз вниз и подбросил в костер трав, отчего дым позеленел, погустел и, вместо того чтобы подниматься ровным столбом в отверстие, стал растекаться над полом палатки. Оззи ему еще и помогал: достал откуда‑то опахало, сделанного из койотьего хвоста, и погнал дым ко мне. И снова принялся бормотать. Я вяло прислушивался к его пришептыванию, не понимая ни слова. Наконец манипуляции с хвостом койота индейцу надоели. Паук Оззи бросил метелку на пол и обиженно заявил:

— Он не засыпает.

— А что, я должен? — угрюмо поинтересовался я.

— К сожалению, да.

Это уже заговорил Иамен.

— Иначе не совершить перехода.

От жары в палатке я потел, под мышками чесалось, и спать не хотелось совершенно.

— Ну спойте мне колыбельную. Только, чур, не про Грега — некромантских штучек мне на всю оставшуюся жизнь хватит.

Иамен усмехнулся. Помолчал. От дыма щипало глаза, особенно левый. Хорошо, что некромант устроился справа — нагляделся я на него за прошедшие дни более чем достаточно.

— Вот что. Вы, кажется, любите стихи?

— Не ваши.

— К сожалению, других не имеется. Слушайте внимательно мой голос.

Я и рад был бы не слушать — но, в отличие от моей, декламация некроманта прислушаться заставляла. Он говорил одновременно напевно и четко, подчиняя слова неспешному ритму: