Знакомый голос издевательски процедил:
— Толстый, толстый, охуительно толстый слой шоколада? Ингве, вы не перестаете меня удивлять.
Я распахнул глаза. Сначала мне показалось, что мы все еще на дне ущелья. Такая же красноватая скальная стена поднималась справа от меня. Красный песок, кирпичного оттенка пыль… Потом я поглядел выше и понял, что мы дома. Дома. С каких пор я стал считать Митгарт домом? Может быть, с тех, когда я смог открыто стоять под небом цвета сильно размытой цикориевой голубизны.
Я попробовал приподняться и понял, что руки и ноги у меня крепко связаны чем‑то липким. Паутина. Так, уже проходили.
И еще я увидел некроманта. Иамен сидел, прислонившись спиной к большому красному камню, и привычно чертил в пыли острием катаны. Лезвие меча блестело чистым — без единого пятнышка ржавчины — серебром.
Я разлепил губы и хрипло прокаркал:
— Вы не могли бы меня развязать?
Иамен перестал чертить и взглянул на меня.
— Мог бы. А вы не могли бы отдать мне меч?
Ах, вот оно все к чему. Старая наша песня… Я завертел головой. Меч лежал в нескольких шагах от меня — там, где тень от скалы уступала место жаркому солнечному сиянию.
— Не отдам я вам меча.
— Очень жаль.
Он встал, взглянул вверх, на ползущее по небу раскаленное светило.
— Тени вам хватит примерно на полчаса. Желаю приятно провести время.
Я сцепил зубы. Не упрашивать. Не упрашивать, Хель побери! И все же не выдержал:
— Вы обещали мне помочь. И пыжились тем, как не нарушаете данного обещания.
Некромант смущенным отнюдь не выглядел.
— Я обещал помочь вам выбраться из царства Эрлика. Как видите, помог. Помогать вам во всех последующих начинаниях я не обещал и делать этого не собираюсь.
Во мне начала закипать дикая — особенно потому, что совершенно бессильная — злоба.
— По‑вашему, это все, чего я заслужил? Сдохнуть в гребаной пустыне от жажды?
Некромант подумал над моим вопросом. Снова присел у камня.
— Разрешите мне, Ингве, прояснить кое‑что насчет ваших заслуг. Полагаю, в биологии вы разбираетесь неважно, поэтому я постараюсь говорить с максимальной доходчивостью. Так вот. У смертных для борьбы с инфекциями существует имунная система. Она состоит из нескольких типов клеток, но сейчас я хочу сосредоточиться на одном. Этот класс лимфоцитов называется Т‑киллерами. Одна из многих их функций — борьба с раковыми новообразованиями, то есть, в принципе, уничтожение собственных переродившихся клеток организма. Однако иногда происходит сбой программы — например, в случае аутоимунных заболеваний. И взбесившиеся Т‑киллеры начинают уничтожать здоровые ткани. Если позволить им продолжать в том же духе, человек довольно скоро отдаст концы. Поэтому больным прописывают иммунодепрессанты. Тоже очень неприятные. А, главное, представьте себе негодование бедного Т‑киллера: он занимается тем, чем занимался и всегда, доблестно, не щадя живота своего, защищает хозяйское тело — а его за это же и убивают. Очень печальная и поучительная история, не правда ли?
А чего я еще мог ожидать? Я облизнул пересохшие губы и сказал не без горечи:
— Вы меня еще К‑72563 обзовите. А что, звучит: Т‑киллер К‑72563. А вы будете иммунодепрессант У‑32675. Очень продвинутый иммунодепрессант, на досуге стишочки пописывает, любит серебряную катану…
Некромант ничего не ответил. Но мне уже и не надо было ответа, меня несло.
— Просветите меня, Иамен: применение иприта в Первой Мировой — это ваша затея? И еще: это и вправду вы организовали ядерную бомбежку Хиросимы и Нагасаки?
Некромант слушал с выражением легкого изумления — должно быть, решил, что начинает действовать жара. Поднялся с земли, поправил перевязь с катаной. И спокойно сказал:
— Нет, только Хиросимы. С Нагасаки разобралась добрая волшебница Стелла.
Иприт он комментировать никак не стал, а мне как раз было бы очень любопытно послушать.
Опорочив светлую память волшебницы Стеллы, Иамен развернулся и пошел прочь. Он ступал легко и небрежно, отбрасывая короткую бледную тень, и вскоре исчез в трепещущем солнечном блеске.
Ах да. В качестве заключительного аккорда он швырнул мне флягу. Фляга булькнула, покатилась по песку и остановилась как раз напротив моего лица. Как жаль, что я не умею отвинчивать крышки взглядом. Нет, правда, очень жаль.