Дети большого дома

— Пошли по той стороне, оврагом, они открытые места простреливают, — заметил Каро, сворачивая налево.

Вечернее солнце оставалось сзади, они шли, словно догоняя свои тени, протянувшиеся на снегу.

Тигран смотрел на уверенно шагавшего перед ним Каро. Словно он родился среди этих необъятных снежных просторов и знает здесь все, каждую рытвину и каждый холм, кустарник и рощу. А ведь Тигран помнит его еще совсем юным пареньком.

— Сколько тебе лет, Каро? — спросил Аршакян.

— Двадцать первый пошел, — мы с Аргамом однолетки. Их снова к награде представили — Миколу Бурденко, Арсена Тонояна, его и одного узбека, Алдибека Мусраилова.

— А за что, знаешь? — спросил Тигран.

— Об этом было напечатано в дивизионной газете. Во время боя фашисты пошли в контратаку; под их огнем рота отошла назад. А Бурденко с Арсеном и еще несколько бойцов остались на месте, уничтожили их автоматчиков, следовавших за танком, и еще остановили атаку фашистской пехоты. Очень хорошо дрались! Бурденко с Тонояном должны орден Красной Звезды получить, а другие ребята с Аргамом — медаль «За отвагу».

— А тебя? Тебя не представили?

— А что я сделал? Я же в комендантском взводе. Может, переведут меня и Игоря во взвод разведчиков…

— А тебе хочется стать разведчиком?

Вместо того чтобы сказать «хочу» или «не хочу», Каро ответил неопределенно:

— Когда только что прибыли на фронт, я все терял дорогу среди полей и лесов, запад от востока не отличал. А теперь…

— Что теперь?

— Привык. Днем или ночью, в лесу или в степи — мне все равно.

Замолчав, он оглянулся и предупредил:

— Идите с этой стороны, товарищ старший политрук!

Сегодня их снайперы подстрелили здесь одного связного. Я к нему подполз; полчаса не могли двинуться с места — так обстреливали нас, гады! Когда дают залп, не страшно— знаешь, что стреляют по всем; а вот когда пули по одной свистят, значит снайпер, это опаснее. Притащил я его — еще живой был, отправили в санбат. Не знаю — выживет ли?

— Ты знал его?

— Емелеев из нашего полка. Храбрый парень, три раза был ранен и не ушел из полка. В этот раз совсем плох был, хорошо, — если выживет.

«И этот юноша уверяет, что еще ничего не сделал!» — подумал Аршакян.

Вблизи, послышалась сухая трескотня пулеметов. Непривычному человеку показалось бы, что стреляют в него, — так близко звучали очереди.

— Пленных ведут, — указал Каро вправо, на опушку леса.

Двое бойцов вели пятерых гитлеровцев.

— Поверху идите, у сгоревших домов заминировано! — крикнул тревожно Каро и понизил голос, обращаясь к Аршакяну: — Эх, сейчас подорвутся на минах!

Сложив ладони рупором, он еще раз крикнул бойцам, конвоирующим пленных:

— Там ми-ны!

Но бойцы не слышали его.

— Почему там остались мины? — спросил Аршакян.

— Да это гитлеровцы заминировали. А наши не убрали, чтобы с той стороны не было попыток прорваться, да еще и подбавили немного.

Каро крикнул еще раз — и снова безрезультатно. Боец, шагавший впереди, уже проходил сожженной окраиной. Тигран и Каро с тревогой следили за ним.

— Не подорвались! — обрадовался Каро, но, словно в ответ на его слова, около немецких солдат показался желтоватый дым, и раздался взрыв.

Двое пленных упали.

Красноармейцы приказали уцелевшим немцам двигаться в сторону от заминированного участка.

— Ну и чудо! — произнес Каро. — Их собственная мина под их же ногами разорвалась, а наши уцелели!

Начинало морозить. На востоке уже поблескивали звезды. Один из двух немцев, подорвавшихся на мине, был еще жив, но, очевидно, тяжело ранен. Когда остальные пленные с конвоем отошли уже далеко, раненый, очнувшись, стал горестно взывать:

— Пауль, Пауль!.. О Пауль!..

Его голос отчетливо слышался в морозном воздухе, так как артиллерия и пулеметы били уже не так сильно, как прежде.

— Рус, о рус!

Немец все кричал, а вокруг уже никого не было.

— Поделом тебе! — хмуро проговорил Каро.

— Через час-два замерзнет, — с сожалением заметил Аршакян.

— Шагайте быстрей, товарищ старший политрук, уже темнеет! — торопил его Каро.

Они пошли уже не нагибаясь. А вслед им несся вопль гитлеровского солдата.

Желая выглядеть в глазах старшего политрука безжалостным к врагу, Каро, слушая крики раненого, говорил:

— Спросить бы тебя — кто виноват, кто тебя сюда звал, где твой дом, твоя семья?

Но именно мысль, что у этого умирающего были дом, семья, удручала Каро. Он жалел его как человек человека.

Голос раненого уже слабел, угасал.

— Вот и блиндаж старшего лейтенанта Малышева, товарищ старший политрук! — указал Каро на груду битого кирпича. — Надо спуститься внутрь. Мы в двухстах метрах от врага. В тех вот домах уже они.

Перед тем как спуститься в блиндаж комбата, Тигран оглядел смутные очертания леса, ясное звездное небо.

— Ну и мороз же! — прошептал он и прислушался.

Каро понял, к чему прислушивается старший политрук.

— Еще слышно, — сказал он. — А все равно мне не жалко!

— Однако уже затихает.

Целый сноп ракет вдруг упал прямо против них, некоторые даже задели кирпичи.

— Скорей спускайтесь в погреб, товарищ старший политрук! — заволновался Каро.

Протиснувшись в узкую дверь, Тигран сперва никого не узнал — так темно было в погребе. Кто-то приветствовал его.