Дети большого дома

Анник первая вошла в погреб. За нею вошли Каро и Эюб. С души Тиграна словно скатилась какая-то тяжесть. Он с трудом удержался от желания обнять и расцеловать вернувшихся бойцов.

Взяв протянутые Каро документы и значки убитых фашистов, он повертел в руке белые жетоны. Но, разобрав выбитые надписи, обратился к Малышеву:

— Да это не ордена, а солдатские опознавательные жетоны! Вот этот — солдата пятой роты, второго батальона, первого полка, семьдесят шестой дивизии Генриха Бейера. Другой — солдата той же роты Михеля Крига. А теперь почитаем бумаги.

Но, листая и, повидимому, с трудом разбирая документы фашистских солдат, Аршакян молчал.

— Может, вызвать сюда Вардуни? — предложил Малышев. — Батальонам по штату переводчиков не полагается, а нам сам бог его даровал!

— Действительно, вызовите его. Он гораздо лучше знает немецкий.

Старший лейтенант распорядился, чтобы из первой роты послали к нему на ОШ бойца Вардуни.

— Это все та же немецкая дивизия, которая стояла против нас еще в Кочубеевском лесу, — задумчиво сказал Аршакян. — Та же дивизия, один из батальонов которой был разгромлен нами у Липовой рощи в дни отступления. Старые знакомые… И генералом у них та же старая лиса — Иоганн фон Роденбург.

Малышев и бойцы с интересом слушали старшего политрука. Широко раскрылись глаза у Аннин. «Иоганн фон Роденбург… Знал бы он, что в руках у нас опознавательные жетоны его солдат, а их владельцам уж никогда не подняться с русской земли!»

— Ведь этот самый Иоганн фон Роденбург в годы первой империалистической войны служил в турецкой армии инструктором в чине подполковника! — продолжал рассказывать Тигран. — Он один из вдохновителей резни мирного армянского населения. А впоследствии он же радушно принимал в Берлине турецких пашей. Да, вот какие люди воюют сейчас против нас!

— Но откуда все это известно вам, товарищ старший политрук? — с удивлением воскликнула Анник.

— Действительно, откуда? — повторил вслед за нею Малышев.

— Врага нужно знать, и я знаю, потому что это нужно! — улыбнулся Тигран.

В погреб вошел Аргам.

Со спокойной уверенностью специалиста он начал перебирать и просматривать документы, захваченные у немцев.

Самым интересным из них оказалось письмо Генриха Бейера, написанное всего три дня тому назад; оно уже было вложено в конверт, адресовано жене, но так и осталось неотправленным.

Аргам слово в слово перевел вслух это письмо. Каждое предложение бойцы и командиры слушали с захватывающим вниманием. Подобные письма немецких солдат уже не раз печатались в советских газетах, и парторги рот почти каждый день читали их — вслух своим бойцам. Но одно дело письма, напечатанные в газете, а другое — вот это письмо, написанное зелеными чернилами на незнакомом языке, которое на их глазах разбирает и читает их товарищ. И письмо адресовано вот этой женщине с откормленным лошадиным лицом. На оборотной стороне своей карточки она надписала: «Моему храброму и неунывающему Генриху, который сражается с большевиками во имя Фюрера и Империи!»

Генрих Бейер писал своей жене:

«…Я хочу рассказать тебе правду, ничего не скрывая. Может быть, меня и не будет в живых, когда это письмо дойдет до тебя. Опьянение победами притупило наш разум. Но теперь рассеялся туман и действительность встала перед нами. Там у вас шумиха; здесь — повсюду смерть, суровая зима и мороз. Нет в живых и Питера Линца, и Альберта Шульце — снежные поля России поглотили их. Бесследно пропал целый батальон из нашей части. Целый батальон — ты понимаешь? Его послали ночью перерезать путь отступающим русским. Из целого батальона никто не спасся, никто не вернулся назад! А вчера убили Вилли Ротте — помнишь, того рыжего парня, у которого было столько любовниц? В Мюнхене он попробовал полюбезничать и с тобой, пока не получил от меня по морде. Посмертно представлен к награде, потому что под огнем русских встал во весь рост и кинулся вперед. Прошел несколько шагов и упал. Вот и все его геройство! Ужасна эта Россия, Марта! Это — не Франция, не Бельгия и не Англия. Один прыжок — и можно было уже очутиться на британском острове, если бы у нас хватило смелости. Как прекрасен был наш поход во Францию!

А здесь ужасно, Марта! Нас ненавидят, бьют со всех сторон. Лгали все, уверявшие, что народ здесь против большевиков. Тут все большевики, начиная с детей и кончая стариками, все — и женщины и мужчины! А русский солдат не боится нас. Это и есть самое страшное, что он не боится нас! Подползают незаметно, оказываются под самым носом и бьют. Целую ночь напролет стреляем, выпускаем ракеты, и все каждый день неожиданности Захватывают в плен живыми наших солдат, уводят. А русская артиллерия! Это же сплошной ужас!

И зачем полезли мы в Россию? Только теперь задаю я себе этот вопрос: зачем полезли?! Остаться здесь нам едва ли удастся, а самая мысль об отступлении, о возвращении чуть ли не страшнее.

Ну, поздравляю тебя с Новым годом, не забывай на всякий случай молиться за меня и — не вини за такую безнадежность. Мне и самому хотелось бы писать тебе такие письма, какие я писал из Парижа, но сейчас это было бы ложью.