Дети большого дома

Повеяло предвечерней прохладой. Оживились примолкшие было лесные пташки. Издалека с востока доносился затихающий гул. В лесу постепенно темнело. Внизу на дороге мелькали светящиеся фары проезжавших немецких машин; чувствуя себя в глубоком тылу, гитлеровцы уже не считали нужным выключать свет. Несмотря на то, что еще вчера здесь были наши, что Холодный Яр со всех сторон был окружен советскими селами и городами, Аргаму казалось, будто они с Меликяном оторвались и от родных людей и от родимой земли и попали в какой-то темный, чужой мир.

В это время случилось нечто, влившее надежду в смятенное сердце Аргама. Послышался неожиданный гул, лес отозвался эхом. Над самой кромкой леса низко пролетели новые группы самолетов. Минас вскочил на ноги, вгляделся в небо.

— Это наши! — крикнул он дрожавшим от волнения голосом.

Радостным рывком забилось сердце и в груди у Аргама. Он также по звуку определил, что пролетают советские самолеты.

— Наши, клянусь душой, это наши! — восторженно повторял Минас.

Через несколько минут недалеко, на расстоянии одного-двух километров, послышались сильные взрывы.

— Бомбят! — воскликнул Минас.

Вскоре на дороге запылали костры: горели фашистские автомашины и танки. Советская авиация бомбила колонны технических подразделений и скопления фашистских войск. Взрывы следовали один за другим, постепенно удаляясь.

Вот послышался снова гул. Самолеты опять пролетели над лесом, держа путь на восток.

— Хоть бы один спустился, забрал нас с собой! — проговорил Аргам. — Если бы они знали…

Появление советских самолетов, удачная бомбежка в тылу у врага, о которой свидетельствовали горевшие на дороге машины, мысль о возможности нового появления своих самолетов — все это развеяло напряжение и тяжелое, гнетущее чувство одиночества и заброшенности.

— Ну, Аргам, двинемся! — поднялся Минас. — Доберемся до рощицы рядом с Вовчей и там решим, что делать дальше.

Аргам заволновался. Опять этот пожилой человек должен взвалить его себе на спину и тащить вверх и вниз по косогорам, спотыкаясь и падая.

Минас второй раз напомнил, что пора двигаться.

— Ну, давай, подниму тебя, Аргам!

— Измучился ты, отец, — с болью проговорил Аргам.

— Я что… это ты мучаешься! Потерпи еще немножко, дорогой, выберемся из лесу, полями будет легче идти.

Чем мог Аргам ответить на подобную самоотверженность? Ведь большего не сделаешь и для родного сына.

— Хотелось бы знать — где сейчас Акопик? — задумчиво прошептал Аргам, невольно вспомнив школьного товарища.

— Откуда узнаешь? — вздохнул Минас. — Ну, двинулись!

Только через час они выбрались из лесу. Действительно, полем гораздо легче было идти; Минас проходил по триста-четыреста метров и только потом останавливался перевести дух.

Уже за полночь они добрались до березовой рощицы около Вовчи. Условились, что Минас пойдет в Вовчу, найдет у верных людей безопасное убежище и до рассвета вернется и заберет Аргама.

У них оставалась одна шинель на двоих, вторую они бросили накануне ночью, чтобы не тащить лишнюю тяжесть. Минас подостлал одну полу шинели на палую листву, уложил Аргама и прикрыл второй полой, а сам зашагал к Вовче.

LXXIII

Аргам снова остался один.

В небе поблескивали звезды. Сквозь ветви они заглядывали в лицо раненому так ясно, так дружелюбно, словно это было в давние светлые дни, когда все в глазах Аргама казалось окрашенным в розовый цвет, когда он не задумывался над возможностью трудностей и неудач в жизни, совсем не думал о смерти. В то время жизнь казалась ему песней, полной любви и красоты, и ничего несовершенного Аргам в ней не замечал.

Свобода для него, как и для большинства юношей и девушек его поколения, казалась такой же простой и вечной, как воздух. До великого испытания он очень много читал и очень мало размышлял. Теперь он не читал книг, потому что их не было, но много размышлял о жизни.

Была полночь. Часы, равнодушно отсвечивая фосфорическим циферблатом, как будто отказались от своей обязанности отсчитывать время. Казалось, что они стоят. Аргам поднес руку к уху и услышал равномерное тиканье, трудолюбивое и непрерывное: «Тик-так, тик-так». Значит, работают, не изменили.

Высоко над головой загукал филин. Свистели какие-то неизвестные птички, шелестели ветки — будто шуршала листва под человеческими шагами. Аргам прислушался. Шаги приближались, как будто слышались и голоса. Затаив дыхание, Аргам ждал, но никто не появлялся.

Близился рассвет, а Минаса все не было. У Аргама болели раны, болели и ныли все мышцы. «Хорошо, что болят, не усну», — думал Аргам и усиленно тер глаза. Он боялся сна так же, как человек в его положении мог бояться неожиданного предательства.

Преодолевая боль, Аргам приподнялся, перенес всю тяжесть тела на здоровую ногу и, прислонившись спиной к стволу березы, начал смотреть в сторону Вовчи. Постепенно намечались очертания полей и холмов, тускнело сияние утренней звезды, она бледнела и постепенно растворялась в свете наступающего утра. Аргам сильнее почувствовал утренний холодок, порывистый ветер засвистел в рощице.