Дети большого дома

Теперь с раненым Аргамом на спине Меликян брел на северо-восток, в сторону предполагаемого пути отступления полка, то присаживаясь, чтоб перевести дух, то снова пускаясь в дорогу. И чем дальше он брел, тем больше удалялся гул нашей артиллерии, пока не умолк совсем. Неприятель, встревоженный этим молчанием, все больше и больше усиливал огонь по оставленным батальонами позициям, повидимому, еще не догадываясь о том, что советские полки отошли.

Мост через Северный Донец оказался разрушенным. Меликян отыскал место, где русло было особенно широко; течение в этом месте не могло быть стремительным. Действительно, с Аргамом на спине он без приключений перебрался через реку, даже не сняв одежды. Под утро они были уже в лесочке против села Старицы, а на рассвете с вершины лесистого холма заметили продвигающиеся вперед фашистские полки, автомашины, повозки и танки: гитлеровцам только теперь стало известно, что советские войска отступили.

Опустив Аргама на землю, Минас молча разглядывал продвигавшиеся вперед фашистские войска. Он не находил. объяснения внезапному уходу наших дивизий. Еще более необъяснимым казалось это потому, что за последнюю неделю все неприятельские контратаки были успешно отражены, с большими потерями для врага. Говорили даже, что несколько наших дивизий прорвали фронт и зашли в тыл врагу, что ожидается крупное наступление, что гитлеровцы бежали из Харькова, и еще многое в этом же роде. Мысль о возможности отступления никому не приходила в голову. И вдруг в течение одной ночи — стремительный отход…

Солнце уже перевалило за полдень, когда Минас, положив Аргама под старым дубом, головой к замшелому стволу, устало опустился рядом с ним на густую траву, задумавшись о том, почему же все так сразу переменилось.

— Пить хочется, — повторил Аргам.

Он уже несколько раз просил пить после того, как кончилась вода в фляжке.

— Ты полежи, Аргам, а я спущусь в овраг, поищу воды, — предложил Меликян.

— А где мы сейчас находимся? — спросил Аргам.

— Да в таком месте, душа моя, где нас никому не отыскать! — ответил Меликян, забирая фляжки, чтоб идти на поиски воды. — Лежи спокойно, а я пойду за водой. До наступления темноты побудем здесь, а вечерком двинемся.

Фигура Меликяна, спускавшегося в овраг с флягами в руке, пропала за густой порослью. Лежа на спине, Аргам смотрел на кроны деревьев. В просветы между ветвями виднелись кусочки неба, чистые, словно маленькие зеркала. От легкого ветерка шелестели ветви, словно кругом шептались люди, спрятавшиеся за стволами. Ар-гаму послышался свист, немного погодя — легкое постукивание. Звук то стихал, то слышался снова. Вот он раздался совсем близко: «Тук… тук-тук». Аргам догадался, что это стучит дятел и посвистывают лесные пташки.

В траве за кустами послышался крик удода. Он словно звал Аргама: «Хоп… хоп-хоп… хоп-хоп». Превозмогая боль, Аргам с трудом повернулся на левый бок.

Удод замолк. Вглядевшись в траву, Аргам увидел красивую птичку с нарядным, огненно-красным хохолком на голове. Это был такой же удод, как те, которыми Аргам любовался в садах Норка, когда летом ездил к бабушке в гости. Ну, совсем такой же, словно только сейчас прилетел из Норка и опустился вон там в траву. Аргам, вспомнив детские годы, мысленно задал вопрос: «Сколько лет я еще проживу, удод?»

И птичка зачастила словно ему в ответ: «Хоп-хоп, хоп-хоп, хоп-хоп…».

Аргам начал считать: «Два… четыре… шесть… восемь… десять… двенадцать… двадцать четыре… сорок…».

Удод давно улетел, а дятел все продолжал долбить носом дерево: «Тук-тук… тук-тук…» Но вот замолчал и он. Послышались приближавшиеся шаги. Это возвращался Меликян.

— Нашел воду, Аргам! Пей вволю, еще принесу.

Аргам почувствовал, как сильно томила его жажда.

Пока Меликяна не было, он забыл о том, что ему хочется пить. Приложив горлышко фляги ко рту, он с жадностью выпил почти половину и, вернув флягу, попросил Меликяна помочь ему сесть.