Дети большого дома

— Как-то раз вижу я — все кончили отрывать окопы, а этот Миша Веселый все копает да копает. «Видно, силенки не хватает», — думаю. Подошел к нему. Э, нет, плечи у парня что надо, мускулы — во! Лицом-то на девку похож, а телом ничего, крепкий парень. И окоп себе вырыл глубоченный. «Ты чего в азарт вошел? — спрашиваю. — До воды докопаться хочешь, колодец роешь, что ли?» А он положил лопатку, смотрит на меня, не улыбается. «Хватит, сколько мы рыли да назад оглядывались! — говорит. — Рою глубоко, чтоб либо окопом победы было, либо могилой!..»

Сердце у меня перевернулось. Кто его знает, может, у него там, — Бурденко махнул рукой, указывая на запад, — родные, товарищи остались, точит его горе, зло берет… Спрашиваю: откуда, мол, ты? А он, оказывается, из Новосибирска, и нет у него никого во временно оккупированных областях. Да только отступал парень от самого Белостока! Ну, и понятно… Между прочим, товарищ батальонный комиссар, этот самый Михаил Веселый тоже подал заявление о приеме в партию. Получается так, что в первой роте у нас все коммунисты будут.

Бурденко умолк, втягивая махорочный дым.

Казалось, еще больше усилились гул артиллерийской канонады и скороговорка пулеметов, будто еще громче стали доноситься разрывы снарядов.

— Не зажечь ли свет? — предложил Аршакян.

Бурденко достал из земляной ниши коптилку, зажег ее. Трое командиров взглянули в лицо друг другу. Малышев отпустил себе усы, лицо его выглядело погрубевшим. К туго затянутому поясу подвешены были справа и слева две «лимонки». Чем-то напоминал он сейчас Бориса Юрченко.

В нише блиндажа, откуда Бурденко достал лампочку, разложены были книжки, журналы и газеты, заботливо подобранные по номерам.

— Ну как, нет больше протестов насчет книг?

— Спасибо, приносят теперь из клуба, — улыбнулся Малышев. — Если даже и не бывает времени почитать, то хоть можешь полистать, убедиться, что в руках у тебя действительно книга. Все же легче становится на душе.

Малышев достал с полочки ниши какую-то книжечку в сером переплете, поднес к лампочке и начал перелистывать.

— Ага, нашел. Вот как говорит Находка — один из героев Горького: «Я знаю — будет время, когда люди станут любоваться друг другом, когда каждый будет как звезда перед другим! Будут ходить по земле люди вольные, великие свободой своей, все пойдут с открытыми сердцами, сердце каждого чисто будет от зависти и беззлобны будут все. Тогда не жизнь будет, а — служение человеку, образ его вознесется высоко; для свободных — все высоты достигаемы!..»

Комбат захлопнул книжку, положил ее обратно на полочку.

— Вы думаете, впервые встретились мне эти слова? Еще до войны несколько раз цитировал я их в одном из рефератов, очень они мне по сердцу пришлись. Но тогда не так хватали за душу… И ведь это не высказывания какого-нибудь надуманного героя, а мысли простого русского человека! И мы шли, прямо шли к осуществлению его мечты…

Аршакян тепло улыбнулся.

— И теперь идем! Мы на этом же пути и сейчас.

Малышев быстро взглянул на него.

— Мы еще далеки от этой мечты! Пока мы людей уничтожаем…

— Во имя той же цели! Чтоб спасти человека, спасти его от грязных страстей, чтоб очистить его, чтоб мог он сиять звездой!

Задумавшись, Малышев поднял голову, взволнованно сказал:

— Да, это так! — И, помолчав, добавил: — Диалектика!

— Да, диалектика! — подтвердил Аршакян. — Путь истории не гладок и ровен, подобно строке книги. Бывают тяжелые подъемы и стремительные спуски. Освободительная борьба насчитывает века…

Бурденко слушал эту беседу с напряженным вниманием, развернув крутые плечи, широко раскрыв глаза.

— В душе каждого народа всегда жили благородные мечты, — продолжал Аршакян. — Но, быть может, ни у одного мысль так мучительно не искала путей счастья, как у нас. Русский народ не только мечтателен, в его характере слиты мечтательность и практичность. Смелость и самоотверженность являются органическими его чертами. А люди смелые и самоотверженные всегда бывают добрыми и великодушными. Жестоки и злы только трусы. И они всегда осуждены на гибель — удачи их временны, а судьба шатка!

— Вот это правильно! — горячо подтвердил Бурденко.

До того, как собрались заместители командиров рот по политической части и парторги, Аршакян поговорил с Бурденко о его работе, перелистал протоколы и «Боевые листки», просмотрел заявления бойцов о приеме в партию. В их беседе принимал участие и Малышев, часто приходя на помощь Бурденко. Потом Малышев вышел из блиндажа; вернувшись, сообщил, что «он как будто беспокоен этой ночью», намекая на положение по ту сторону Дона.

Возвращая пачку заявлений Миколе, Аршакян сказал:

— Завтра поговорим со всеми. Может быть, и рассмотрим заявления, не откладывая, нет нужды тянуть. — И обратился к Малышеву — Так, значит, беспокоен?

— Кажется беспокойным. Разведчиков послали из дивизии. Вот вернутся на рассвете — все выяснится.